Требуется идеальная женщина - Анна Берест Страница 5

– Фестиваль в Арле имеет мировое значение. Туда съезжаются галеристы, торговцы произведениями искусства, представители агентств. Они не только встречаются с известными фотографами, но и ищут новые таланты.

– Вам с сахаром? – безучастно спросила она, явно думая о своем.

За несколько часов до того, разговаривая с ней по телефону, я обратила внимание на то, как странно, неестественно спокойно звучал ее голос. Все время, пока мы говорили, это ощущение неестественности не оставляло меня: казалось, я оторвала ее от какого-то важного дела, но ей не хотелось дать мне это почувствовать. Сейчас я уловила в ней какую-то суетливую нервозность. Однако она сразу согласилась на встречу и даже настояла, чтобы я приехала к ней в тот же день. После первой чашки чаю она немного успокоилась.

Мари пустилась в подробный рассказ о своей жизни, отмеченной горестными событиями, в том числе смертью мужа, оставившего ее молодой вдовой. К счастью, ее безутешный разум занимали заботы о пациентах, о которых она отзывалась с гордостью и теплом. Поначалу я с искренним интересом слушала историю этой славной женщины, избравшей себе, как в прошлом веке, жизнь деревенского врача. Но вскоре, скажу честно, меня одолела жуткая скука. Она все говорила и говорила, а я поймала себя на том, что думаю о посторонних вещах – так бывает, когда читаешь книгу и вдруг замечаешь, что содержание последних двух-трех страниц полностью от тебя ускользнуло. Если Мари отвлекалась от рассказа о своих цветах, своих пациентах и своем сыне Андре, то излагала мне подробности жизненного пути покойного пастора Вагнера и вещала о детстве своего мужа, родителях своего мужа, призвании своего мужа, смелости своего мужа, проповедях своего мужа и болезни своего мужа. Примерно через час я уже с большим трудом, прибегая к более или менее удачным трюкам, сдерживала зевоту. Мне хотелось убраться отсюда как можно быстрее, сесть в машину, вернуться в Париж, выпить в баре какого-нибудь отеля джин-тоник, поесть устриц и заняться любовью.

Гостиная, в которой мы беседовали, показалась мне темноватой для съемки, а главное – слишком мрачной. Но через окно я видела большой сад, и эта картина внушала мне оптимизм: маленькая милая женщина посреди столетних деревьев словно Ева до грехопадения. Чтобы фотография вышла интересной, надо добиться от модели чего-то такого, чем она не готова с тобой делиться: или потому, что не понимает, чего ты от нее хочешь, или потому, что не желает исполнять твою просьбу. Тогда в кадре возникает напряжение, внутренний нерв, благодаря которому твоя работа притягивает к себе взор зрителя. Пока что Мари ничем не собиралась со мной делиться; судя по всему, она вообще забыла, зачем мы встретились, и, прервав ее монотонное повествование о похоронах пастора Вагнера, я спросила:

– Может, выйдем в сад и попробуем начать?

Мари отказалась – ее смутил мой вопрос. Я попыталась ее переубедить и спокойно напомнила о цели своего визита: я приехала сюда не для того, чтобы обсуждать достоинства покойного пастора Вагнера и лакомиться домашним кексом, а для того, чтобы получить пропуск в Арль. Я работаю над проектом, смысл которого вижу в создании образа женщины в представлении самих женщин. После каждой встречи моя героиня называет мне имя другой женщины, вызывающей ее восхищение, и я еду к ней, чтобы сделать ее портрет. В результате в цикле фотографий под общим названием “Идеальная женщина” перед зрителем предстанет целый хоровод женщин, выбранных в какой-то степени случайно, но тем не менее отражающих идею современного женского совершенства.

– Про вас мне сказала Жюли. Она вами восхищается, – добавила я, решив, что не помешает слегка ей польстить. – По-моему, вы для нее образец для подражания.

Мари бросила на меня растерянный взгляд. Брови у нее сошлись домиком, демонстрируя замешательство.

– Фотографировать надо было моего мужа, а не меня. Вот кто был этого достоин.

– Простите, пожалуйста, – не сдержалась я, – но поймите и меня: не зря же я к вам ехала!

– Мне очень жаль, – решительно ответила она.

– Жюли говорила, что вы святая.

– Что-что? – Мари втянула голову в шею.

Она вытаращила глаза и покраснела, как будто кровь бросилась ей в лицо. Она содрогнулась всем своим хрупким тельцем, словно пронзенная невидимой молнией, и в воздухе отчетливо повеяло статическим электричеством.

– Я не святая, – торжественно заявила она.

– Да я просто так сказала.

– Я – сатана, – решительно добавила она.

Этого я от нее точно не ожидала. Еще больше я поразилась, когда у нее налились кровью глаза.

– Я – сатана, – еще громче произнесла она.

– Да-да-да, я прекрасно вас поняла, не нужно кричать! – проговорила я. – Вы неважно себя чувствуете, верно? Пожалуй, мне лучше уйти, чтобы вы могли отдохнуть…

– Нет! Останьтесь! Я должна вам кое-что показать!

Ее взгляд изменился: зрачки расширились, как будто она нюхнула чего-то нехорошего – если только ею и правда не завладел злой дух.

– Пойдемте со мной. Кто-то должен наконец об этом узнать.

С этими словами Мари взяла меня за руку. Ощутив прикосновение ее ледяных пальцев, я вздрогнула и с запозданием подумала, что не предупредила сына, куда еду: а вдруг эта тетка заманит меня в подвал, заставит наряжаться в одежду покойного мужа и продержит взаперти долгие годы? И никто даже не догадается, куда я пропала.

Мари повела меня на второй этаж. Шагая по лестнице, я не смела поднять глаза на стены, плотно увешанные почерневшими от времени фотографиями в овальных рамках, откуда на меня глядели чьи-то устрашающего вида предки. Вдова провела меня коридором, остановилась возле двери своей спальни и бесшумно повернула ручку. Комната была погружена в сумрак, окна плотно зашторены, хотя уже близился вечер. Несмотря на полутьму, я разглядела большую кровать с распятием над ней; на кровати, широко раскинувшись, спал голый парень. Его тело белело в окружении старой мебели, как светлячок в ночи.

Мари пытливо смотрела на меня, явно ожидая, что я что-то скажу или еще как-то отреагирую на увиденное. Но я не знала, что сказать, плохо понимая, что мне показывают.

– Это ваш сын? – спросила я, не испытывая ни малейшего желания услышать ответ; каким бы он ни был – положительным или отрицательным, неловкости было не избежать.

– Конечно нет! – воскликнула Мари. – Я что, сплю с собственным сыном?

– О! Извините, – пробормотала я, удивленная ее новым тоном.

Мари схватила меня за локоть и провела в смежную комнату, которую закрыла на ключ. Там она бросилась на диван и зарылась лицом в согнутую руку, ни дать ни взять героиня Достоевского. В этой позе она показалась мне до нелепости маленькой, еще меньше, чем была на самом деле. Я растерялась. Если вам плохо, обращайтесь к кому-нибудь вроде Жюли – такие женщины, как она, знают, чем вас успокоить, у них всегда наготове набор подходящих фраз. Я для этого не гожусь. Когда люди делятся со мной своими проблемами, я огорчаюсь вместе с ними, но искренне не понимаю, почему они рассчитывают на мою изобретательность и надеются, что я лучше них разберусь в их жизни.