С начала и до конца - Ольга Аникина Страница 5

Сашка Задонский, старший сын каменщика Ильи Задонского, приехавшего в Нск на заработки откуда-то из-под Вятки, что в Казанской губернии, был младше Кольки на целых полтора года, но из-за своих силы и роста он выглядел гораздо взрослее. Сашку отличали вздёрнутый длинный нос, насмешливый рот и отчаянная храбрость в крови. Задонский был первым, на спор прыгнувшим с крыши дома старухи Ульяны в её огород. Чтобы не покалечиться при прыжке, следовало перемахнуть через стоящую у входа в дом бочку с водой, и Сашке это удалось. Ульяна, увидев, как с её крыши в самый укроп летит человек под улюлюканье уличной шпаны, заголосила что есть мочи, схватила веник и отлупила летуна почём зря. Она хотела было нажаловаться в милицию, но Сашкины друзья на следующий день перекопали ей огород, и Ульяна успокоилась. Только на забор повесила второй замок.

Ещё Сашка мог на спор провисеть на ветке дерева полчаса, покачиваясь и поддразнивая толпу мальчишек — провоцируя кого-нибудь из них повторить подвиг. Однажды, когда через истекшие полчаса Сашка, победно крикнув, разжал затёкшие пальцы и спрыгнул вниз, сопровождаемый дружескими восхищёнными возгласами, от небольшой группы ребят, стоящих поодаль, отделился смельчак.

Это был старший Куликов. Он вызвался провисеть на дереве тридцать три минуты, залез на дерево и потребовал засечь время. Время засекли. На десятой минуте Колька ощутил острую боль в правой руке. Потом в спине. Кто-то снизу бросил в него острый камешек, а вслед ему ещё один. Раздался смех. «Это нечестно! Сволочи! А-а-а!» — орал Колька, извиваясь в попытках увернуться от летевших в него снарядов. По весёлым выкрикам, раздававшимся со всех сторон, Колька понял, что внизу вовсю шло соревнование в меткости. Громче всех кричал Задонский, удачно обстреливая цель, болтающуюся на ветке. Он сообщал товарищам, в какое место на теле жертвы он сейчас целится и держал пари на то, что попадёт. Дрыгающий ногами Колька что было сил сжал зубы и напряг кисти: он должен был провисеть так тридцать три минуты и ни секундой меньше! И лишь когда обстрел прекратился, а внизу раздались крики: «Наших бьют!» и «Колоти Задонского!», он, пытаясь разглядеть, что же там, на земле, — решил, что им уже никто не интересуется и разжал пальцы. Но только Колькины ноги коснулись травы, он услышал над собой ликующий крик заклятого врага: «Слабак! Продул!» — и, не успев сообразить, с какой стороны ему ждать удара, тут же наткнулся скулой на чей-то кулак.

Это был настоящий позор. Теперь к прозвищу «барчук» присоединилось ещё и погоняло «слабак» и, самое ужасное — из ниоткуда выплыли требования вернуть долг: Сашка и его дружки вдруг ни с того ни с сего стали утверждать, что спор вёлся на деньги. С каждым днём долг Кольки рос, и ничего с этим сделать было нельзя. Выйти на улицу стало невозможно.

И Колька решил убить Задонского. Он всё продумал. «Первым делом — нож», — объяснял он Борису, и тот понимающе кивал. «Главное — найти такой нож, который, если вдруг его разыщут — поставил бы милицию в тупик. Чтобы никто не догадался, кто и зачем зарезал эту сволочь. Поэтому нам нож нужен острый, но не домашний, с кухни, и не чей-нибудь из округи». Кто поможет его достать? Выбор пал на китайца Ходю — тот часто появлялся в городе и по дешёвке продавал купленные-перекупленные неизвестно где мелочи: бритвы, утюги, строительные инструменты. Ходю Борька подкараулил на городском рынке, и китайцу подарили лишний рубль за молчание.

Через два дня от Ходи пришёл свёрток, который даже разворачивать было страшно. Несколько дней Колька ходил с этим свёртком, засунутым во внутренний карман куртки — привыкал. Дома, в одиночестве, он учился брать нож в руку, то так, то этак — и пытался делать рукой движения, распарывающие воздух. Потренироваться было не на чем: в доме Ираиды мясо водилось редко, подушки было жалко, а от одной мысли о том, чтобы убить на пробу какую-нибудь собаку и испытать оружие в действии, у Николая сразу темнело в глазах и сердце закатывалось в желудок. Наконец Колька поставил себе срок: три недели. Терпеть издевательства мальчишек с улицы стало невыносимо.

Но через неделю после покупки ножа по улице Левый Берег пошёл слух, что Задонские переезжают из Закаменки — в какой район, Колька не запомнил. За день до отъезда Сашка и Николай случайно встретились на улице по дороге из школы. Вокруг никого не было.

— Да, жалко — уезжаю я, — насмешливо произнёс Сашка, подходя к Куликову близко, на расстояние двух шагов. — А вот должок-то с тебя я так и не получил. Что будем делать?

— Ты соврал, Задонский, — сказал Колька, нащупывая в кармане нож, завёрнутый в носовой платок. — Это нечестная игра.

— А ты чисти уши-то по утрам, Куликов, вот и слышать будешь лучше, — Задонский смотрел с прищуром, и его длинный нос, казалось, стал ещё длинней. — Ты слышал, что я спросил? Когда должок возвернёшь?

— Не сомневайся, верну, — Колька пытался дрожащей рукой развернуть платок, но пальцы путались в тряпке, внезапно ставшей влажной и тугой. Сашка усмехнулся и, задевая врага плечом, прошёл по улице дальше. Ножик уже лежал в Колькиной руке, но Задонский, к ужасу или счастью, отошёл на несколько шагов. Отошёл, но внезапно вдруг остановился и обернулся, посмотрев Кольке прямо в глаза.

— А что это там у барчука в кармане, а? — улыбаясь жутко и бесстрашно, спросил Сашка.

Куликов напрягся и помертвел лицом. «Ну вот и настало время», — пронеслось в его голове. Не достать нож означало струсить. Колька шагнул к Задонскому.

— Сашка, мать твою перетак! Кому я утром сказал дома за малыми смотреть, бо мамка за молоком ушла! Сашка, бес, подь сюды! — вдалеке на дороге показался Илья, Сашкин отец. Он грозил сыну кулаком и кулаком же махал, показывая: сюда иди, сюда, до хаты.

Сашка крякнул и ещё раз зыркнул на Николая, исподлобья, холодно и колюче.

— Не твоего ума дело, что у меня в кармане, — осмелев, нашёлся Колька. — Время придёт, узнаешь. Я тебя из-под земли достану.

— Это кто кого ещё достанет, кулик. В любом болоте тебя найду и перья повыщипаю, — сказал Сашка, сверкнул глазами и приставил два пальца к горлу, дескать, — урою. Потом сплюнул и пошёл в сторону своего дома, поднимая пыль старыми сандалиями.

Нож Колька выбросил в Каменку. Сразу после того, как в дом Задонских вселились другие жильцы, старая солдатка с двумя дочерьми.

Долгое время о Сашке не было ни слуху ни духу, а потом вдруг необыкновенным образом он дал о себе знать. Не так давно, казалось бы, Задонские уехали из Закаменки, не так давно закончил школу Колька, за ним и Борька — оба год проработали на заводе, отслужили в армии и поступили в Сибстрин, первый строительный институт, открывшийся в Нске. Оба брата покинули Закаменку и жили почти в центре. Да и Закаменка теперь стала не самой дальней окраиной. И потом уже ни один из братьев не мог вспомнить, откуда принесло к ним новости о Сашке Задонском. А новости были потрясающие.

Оказывается, Сашка — летал! Уже не с крыши Ульяниного дома, конечно, а по-настоящему, на первых советских самолётах. Нское сарафанное радио опередило даже прессу. Позже, через несколько недель после известия, в местной газете вышла статья про двух сибирских Александров, талантливых лётчиков — Задонского и его друга Покрышкина. Друзья уехали учиться сначала в Пермь, потом в Ленинград. Там их пути разошлись, но оба они поступили в Качинскую авиашколу и, кажется, закончили её — Покрышкин раньше, а Задонский позже.