Думают... - Дэвид Лодж Страница 5

Сегодня мне позвонила Марианна Ричмонд, жена Джаспера, и пригласила на ужин «с друзьями» в субботу. Так что жду с терпением. Выходные вселяют в меня ужас. Особенно воскресенье — самый ненавистный день недели. Одиночество. Пустота.

На обоих этажах всегда очень тихо. Соседняя часть дома пустует. Рядом живет джентльмен из Африки, который уходит рано утром и приходит поздно вечером. Я видела его в читальном зале факультета обществоведения и подозреваю, что он проводит там все свое свободное время. Чуть подальше живет пожилой профессор экономики из Канады, достаточно милый, но совсем глухой. Еще дальше — улыбчивая, но молчаливая пара японцев, их академический статус никому не известен. Не так уж много возможностей для общения. Я все еще подумываю о побеге, но с каждым днем его вероятность уменьшается, а возможные последствия становятся все серьезнее. Так что пока я нахожусь в неопределенности, но надеюсь, что скоро достигну психологической «точки невозвращения» и смирюсь, наконец, с судьбой. В то же время мозг продолжает возвращаться назад и прокручивать другие варианты развития событий: я ищу работу, мне ее предлагают, пройдясь по кампусу и хорошенько подумав, я вежливо отказываюсь и весело, напевая под магнитофон, возвращаюсь обратно в Лондон — к привычной жизни. Вынимаю из ящика стола свой начатый роман и чувствую, что мне, наконец, хочется его продолжить. Полуподвал дома № 58 на Блумфилд-крезнт я (с легкостью) превращаю в небольшую квартирку, и какая-нибудь милая женщина моих лет, тоже вдова или разведенная, занимает ее и становится моей собутыльницей и преданной подругой. По-прежнему предаюсь мечтам. Иногда моим квартиросъемщиком становится мужчина со всеми вытекающими. Мечты такого рода слишком похожи на сентиментальные дамские романы издательства «Миллз-энд-Бун», чтобы я их записывала даже в этот дневник. Я раздваиваюсь: на Хелен Рид, которая недавно начала работать в Глостере, спокойная, квалифицированная и добросовестная. И другую Хелен Рид — сумасшедшую, запутавшуюся и распущенную, которая ведет параллельную жизнь в голове у первой.

Напряжение из-за необходимости вести две эти жизни одновременно становится почти невыносимым. Я жду ночи, когда можно будет соединить мои «я» в одно целое и уложить их спать на несколько часов. Сон — такое блаженство, которым по определению невозможно наслаждаться сознательно. Есть краткий момент приятного бессилия, когда чувствуешь, что засыпаешь, словно тебе сделали анестезию, а в следующий момент уже осознаешь, что все кончилось, ты проснулась, и тебя снова и с большей силой охватывают все те же опасения и сожаления, и уже невозможно вспомнить это безвозвратно ушедшее ощущение свободы во время сна. Склоняюсь к мысли, что мне все же стоит сходить в медицинский центр и взять таблеток от бессонницы. После смерти Мартина я так часто пила их, что по утрам превращалась в зомби, и потому решила отказаться от них, если смогу.

Четверг, 20 февраля. Вторая встреча со студентами в группе. Творческий семинар, а это значит, что один из студентов читает свою неоконченную работу (в будущем нужно будет заранее раздавать распечатки), а остальные разбирают ее по косточкам, я же выступаю третейским судьей. Такие семинары проходят каждый четверг. А во вторник я сама могу составлять план урока. Могу заставить их выполнять упражнения или обсуждать любой выбранный мною текст.

Рассел Марсден обычно просил студентов открыто выражать свое мнение во время семинаров, и мне от этого как-то не по себе, особенно после той атмосферы «поддержим-друг-друга», что царила у меня на вечернем курсе в Морли. Рейчел Макналти прочитала отрывок из своего неоконченного романа о девочке, выросшей на ольстерской ферме. Мне ее сочинение показалось искренним и убедительным, хоть и немного сырым, но двое студентов раскритиковали его, потому что, по их мнению, в нем недостает трагизма. Встал вопрос: можно ли писать о Северной Ирландии, не касаясь политической ситуации? Я дипломатично предположила, что напряжение в семье героини романа можно считать символом раздробленности нации в целом. Но сама Рейчел не согласилась с моей спасительной формулой и сказала, что есть вещи поважнее политики, и о них-то ей и хотелось написать. В глубине души я была солидарна с ней.

Пятница, 21 февраля. Насколько я поняла, не все студенты живут на кампусе. Большинство вдвоем или поодиночке снимают квартиры в Челтнеме или Глостере. Некоторые постоянно проживают в Лондоне или других местах, а здесь проводят лишь несколько дней в неделю, ночуя во вторник и среду в маленьких пансионах или на диванах у своих друзей. Так что порой я кажусь себе больше студенткой, чем они. Вчера после семинара мы все пошли в кафе арт-центра, и я почти что с завистью слушала об их планах на выходные, которые они собирались провести за пределами кампуса. По мере того как я узнаю кампус, он кажется мне все более неподходящим местом для молодежи, желающей узнать жизнь. Студентам без машин непросто добраться до Челтнема или Глостера — нечего и пытаться. Все необходимое тут есть: небольшой супермаркет, прачечная, банк, парикмахерская, книжный магазин, где можно купить канцелярские товары, а также несколько баров, кафе и столовых. В арт-центре постоянно идут концерты, гастроли театральных трупп, выставки и кинопоказы. Как говорит Саймон Беллами, который жил здесь несколько лет назад, многие студенты не покидают кампус до самого конца семестра. Они так редко соприкасаются с жизнью за его пределами, словно находятся на секретной авиабазе за электрифицированной оградой или же на околоземной орбите. Саймон заверил меня, что им тут всего хватает: «Для многих это первый опыт жизни вне дома. Можно безнаказанно экспериментировать с наркотиками, алкоголем и сексом. В медицинском центре — бесплатные контрацептивы. Никаких проблем с выпивкой за рулем. Никто не лезет тебе в карман, не указывает, когда спать, вставать или убирать в комнате. Об этом все подростки мечтают. Просто рай». Он усмехнулся, перечислив все преимущества. Но если они в конце концов пресытятся, что потом? Самое мрачное место на кампусе — задымленная комната на первом этаже студенческого клуба, где стоят игровые автоматы и компьютеры. Такое впечатление, будто она открыта двадцать четыре часа в сутки, и там всегда можно встретить нескольких кататоников, орудующих рычагами и жмущих на кнопки, пристально уставившись в мониторы. Неужели ради этого они стремятся сдать экзамены повышенного уровня, корпят над анкетами Центрального совета приемных комиссий и опустошают карманы родителей? Слава богу, Пол сейчас в Манчестере, а Люси в Оксфорде — в реальных местах с реальными людьми.

Я стала замечать, что от такой жизни приобретаю дурные привычки. Тут есть телевизор, и я смотрела его всю эту неделю. Дома я обычно не включаю его до самых девятичасовых новостей и изредка, поздно вечером, смотрю какую-нибудь передачу про искусство или художественный фильм. На этой неделе я смотрела телевизор каждый раз за ужином и оставляла его включенным, потому что, когда он выключен, тишина становится просто невыносимой, а музыку на таком малюсеньком транзисторе я слушать не могу. Пересмотрела все передачи, которые обычно не смотрела никогда, мыльные оперы, комедии и полицейские телесериалы, поглощая их методично и без разбора, как ребенок, поедающий одну за другой перемешанные в коробке конфеты ассорти. Если хочешь забыться или отвлечься, то нет ничего лучше вечерней телевизионной программы. Каждый кадр длится не дольше тридцати секунд, а персонажи сменяют друг друга так стремительно, что они даже не кажутся картонными.