Черное солнце - Юрий Луговской Страница 5

— Нет уж, не надо нам никакого дижестива, на дижестив чай попьем. Давай доставай свой дорогой.

— Вот это правильно, папа, зачем нам этот диже… — весело отозвался Саша, но, почувствовав на себе строгий взгляд отца, решил не продолжать.

Павел достал бутылку «Хеннесси», легко открыл ее. Татьяна Николаевна достала из серванта рюмки.

— И мне налей, Павлуш.

Павел разлил коньяк по маленьким рюмкам. Саша хотел было сказать, что коньяк по правилам этикета положено наливать на дне бокала, но передумал. Все подняли рюмки и чокнулись.

— Ну, храни тебя Бог, сынок, — сказала Татьяна Николаевна, поднесла рюмку ко рту и выпила коньяк одним глотком. Смахнула слезу платком.

— Да ладно, что вы, как на поминках, — смущенно улыбнулся Дима. Паша сделал ему знак: не нужно, молчи.

— Ну, давайте поедим, мать старалась, — сказал Андрей Сергеевич, поставив рюмку. — Мягкий коньяк, не похож на армянский, вроде как пьешь и градусов не чувствуешь.

— Потому что «Хеннесси», — откусив огурец, сказал Саша.

— Да и хрен с ним, мне хоть хеннесси, хоть хернеси.

— Андрей, ты чего это? — Татьяна Николаевна с удивлением посмотрела на мужа.

— Да ладно, мать, все нормально. Салат что надо. Налей еще, Паш.

— Вы не очень-то расходитесь, — забеспокоилась Татьяна Николаевна, — что-то быстрый темп взяли.

— Между первой и второй — перерывчик небольшой, — вздохнул Андрей Сергеевич.

Отец тоже на пределе, подумал Павел, он так никогда себя не ведет, такие шутки никогда не отпускает. Но ничего не поделаешь, искусственно веселиться никто не будет — в семье не любили фальши. Пусть все идет как идет. Павел взял бутылку, вопросительно посмотрел на мать.

— Нет, сынок, мне хватит, я и так, по-моему, опьянела. Знаешь, Дим, ты прав был, голова прошла.

— Ну и хорошо, сосуды расширились, а больше и не надо, — серьезно сказал Дима. Паша разлил коньяк, и на этот раз все выпили молча.

Не коснуться Диминой чеченской темы родители не могли. Им хотелось знать все — как он будет жить, где, с кем общаться, что есть. Дима спокойно отвечал на все вопросы.

«Резиновый» госпиталь в Гудермесе. Гудермес — второй по величине город в Чечне после Грозного. Резиновые домики — 10 модулей, так называют эти домики, в них поставлено медицинское оборудование, проведено электричество, от него же печка. Рядом стоят два бывших кирпичных гаража, там он и еще трое врачей будут жить. У них будет круглосуточная охрана, хотя она в принципе не нужна — к российским врачам в Чечне относятся хорошо, потому что они лечат всех, никому не отказывают. При этих Диминых словах Андрей Сергеевич покачал головой и вздохнул, примерно то же проделала и Татьяна Николаевна. Дима сделал вид, что не заметил их жестов. Он сказал, что не было еще ни одного трагического случая, связанного с медицинским персоналом. Местные люди приносят еду, предупреждают об опасности.

— О какой опасности? — насторожилась Татьяна Николаевна.

— Ну, мало ли что, мама, Чечня все-таки. Но не волнуйся, все будет хорошо. Я буду вам звонить.

— Да там и связи, небось, никакой нет, — сказал Андрей Сергеевич.

— Да почему нет? Другие же звонят.

— Я тебе на счет деньжат подкину, — сказал Саша.

— Спасибо, Шурик. Не знаю, правда, как там с мобильной связью. Но думаю, есть. Там же город большой.

— Город… — вздохнула Татьяна Николаевна. — А этот твой Михайлов, он что говорит?

— Ну что он говорит, мам. Во-первых, условия тяжелые, дети. Операции приходится делать любые и любого уровня сложности. Это такая школа, после которой становишься настоящим профессионалом. Ну и закалка духа.

Отец внимательно слушал сына и не перебивал его. Когда он узнал о том, что Дима едет работать в Чечню, он очень расстроился. Но теперь смотрел на сына и понимал, что это его сын, он такой и другим быть не может. Андрей Сергеевич в душе гордился Димой. Сам он, наверное, на его месте поступил бы точно так же. Доктор Михайлов был героем России, он ездил в самые «горячие точки» и выходил на переговоры с террористами. То, что он пригласил Диму, а не кого-нибудь, — этим тоже можно гордиться. Если его сын настоящий врач и гражданин своей страны, он не может не ехать с Михайловым. Там тяжелые операции, раненые дети, и не только дети, и Дима должен быть там, где людям тяжело. Все нормально. Все понятно. Все правильно.

Татьяна Николаевна понимала, о чем думает муж, слушая Диму, она видела, что он немного успокоился. Ей тоже стало немного легче — все-таки хоть какая-то ясность. Она знала, что отговорить Диму все равно не удастся, значит, придется смириться и ждать его.

Когда подошло время чая, все немного отвлеклись от темы Диминого отъезда. Говорили о политике, о минувших выборах президента, о пожаре на Моховой (Манеж — это наша молодость, вздыхала Татьяна Николаевна), о наступившей весне и о том, что пора съездить на дачу. Саша с гордостью рассказал о своей новой машине — подержанный «Субару», но зато какой класс! Родители с уважением слушали среднего сына, хотя и не очень понимали, почему подержанной машиной надо так гордиться. Но если говорит, значит, так и есть. Павел вышел покурить, а Дима в разговоре о «Субару» не участвовал, ему вообще было все равно, что «Субару», что «Мицубиси». Он пил чай с отсутствующим видом. Дима видел себя в госпитале в Чечне стоящим за операционным столом.

Расстались в одиннадцатом часу — Саше пора было на работу. Родители обнялись с Димой, он просил не провожать их, чтобы не устраивать никаких драм и не мучить друг друга. Татьяна Николаевна всплакнула, и Андрей Сергеевич обнял ее и увел в комнату, махнув Диме рукой: уходите.

Саша развез братьев по домам. Времени у него было в обрез, но он так хотел показать братьям свою машину в деле. Они вежливо нахваливали ее, хотя ни того, ни другого не волновали ни марки машин, ни то, насколько они маневренны и какую скорость могут развить. Дима — тот вообще забыл, какой марки автомобиль, но не стал переспрашивать брата, чтобы не обидеть его. Дима жил рядом с его клубом, и поэтому Саша сначала отвез Пашу в Бабушкино. Подъезжая к Диминому дому, Саша сказал:

— Когда вернешься, обещай, что придешь, наконец, в клуб.

— Я лучше на твой рок-концерт приду, хорошо, Шурик?

— Конечно, вот только когда он будет?

— Ну, когда-нибудь-то будет.

— Когда-нибудь обязательно. Сейчас альбом записываем.

— Здорово. Дашь послушать?

— Что значит послушать? Подарю диск с дарственной надписью. Жаль, ты не хочешь со мной сейчас пойти. Там такие девочки, такие танцы.

— Да какие мне сейчас девочки, Саш. У меня завтра в восемь оперативка, а в девять операция.

— Ну ладно, счастливо, брат. Как-то мы скомканно прощаемся, — Саша похлопал Диму по плечу.