Школа стукачей - Винсент Килпастор Страница 5

Потом в обед, поджарив себе на «машке» мясца, придаётся сиесте.

«Машка» — это электроплитка, запальная хуйня. Спалитесь с «машкой», такие же головняки, как и с машинкой героина. Запал есть запал! Машки — вне закона.

А у Дильшода «машка» — открыто стоит. Во как.

Он написал тушью красивую «Опись инвентаря», заполучил с поклонами августейший вензель Имомова, и теперь задняя часть библиотеки превратилась в кухню гурмана.

«Чтобы книги не совсем отсырели» — поясняет Дильшод молодым офицерам-практикантам, всюду сующим свой нос и не познавшим ещё суть вещей в зоне.

И тут в устоявшийся порядок вдруг врывается какое-то чмо с последнего этапа — я.

В робе на три размера больше, чем положено. С плохо выбритым тупой «мойкой» скальпом. Слегка перекошенных очках с толстыми стёклами.

И кто шутку-то сыграл, Хозяин! Тут даже Имомов не в силах помочь. Покряхтел Дильшод, разбил себе со злобы об стену кулаки, а хули делать, Хозяин повелел о своём сыне позаботится.

Разумеется, Дильшод по первой принял меня за козла. Думал, я за подвиги сучьи добился высокого назначения.

Когда узнал про компьютер, догнал что я ботаник беспонтовый, и долго от всего сердца смеялся. И надо мной и, думаю, над администрацией.

Он знал, что комп провалялся в штабе месяца три. В посёлке не нашлось своих биллгейтсов, а из Ташкента выписывать кудесника постеснялись.

И тут «посадили, наконец, компьютера» — меня — мистера «Yes».

Гарри Гудини папского района, наманганской области.

Ну, хрен с тобой, живи. Только вот что — занимайся со мной английским по часу в день, понял, да?

Как же, как же, с превеликим нашим удовольствием.

Я знаете, какой классный специалист по английскому, глухонемой через месяц заговорит как БиБиСи.

Заодно привёл в порядок читательские формуляры, переставил книги по каталогу, и даже написал статью в межзоновскую многотиражку «Время». Под фамилией Дильшода, разумеется.

Типа будни библиотекаря-просветителя, твёрдо ставшего на путь исправления.

Библиотека это прекрасное место чтобы отсидеться по приезду в зону.

Я провёл в тюрьме год, нормально там адаптировался, но приехав в зону, где совсем другой порядок вещей, несколько обосрался. Библиотека стала мне спасительной крепостью. Стартом в новую жизнь.

* * *

Приходил туда с подъёма и торчал в ней до самого отбоя. Вскоре Дильшод перестал обращать на меня внимание. Я полностью взял на себя ответственность за работу с читателями, которые тоже были рады перемене. Теперь их стали пускать внутрь.

Из всей марксистско — ленинской майнкампфии я выфильтровал с пару десятков вполне читабельных книг, в основном русских и зарубежных классиков и выставил их на видные места.

Представлял себя тогда русским хранителем музея из «Белого солнца пустыни», эдаким очкастым чудаком, застрявшим в Азии посреди гражданской войны.

А таких чудаков обычно не принимают всерьёз и вообще не обращают внимания. Что мне и было нужно. Не люблю избытка внимания к моей скромной персоне. Так спокойнее. В тюрьме люди обращают на вас внимание только в одном случае — когда им что-то от вас нужно. Боюсь, на свободе тоже…

Благодаря ежедневным урокам английского для Дильшода, он взял меня на полное довольствие, то есть накладывал мне в миску узбекской шурпы в обед и плова или жаркопа вечером.

После зоновского пердючего супа с репкой и синеватой рисовой каши, полной как млечный путь, камней, эта жратва таяла по капле у меня во рту.

Дильшод, как и большинство узбеков, прекрасно умел готовить. А долгими вечерами, побродив где-то между книг среди своих многочисленных начек, Дильшод возвращался к задней стене библиотеки с маленькой пяточкой ласковых шишек.

Выкурив её, мы начинали готовить жратву на завтра. А-ля Макаревич. Вернее готовил он, а я только резал все, чистил и внимал.

— Сперва прокалишь масло. Как следует, тут масло хуёвое, пусть дым пойдет, так, теперь колечко лука брось туда, оно всю дрянь в себя впитает.

И мясо это тоже подольше жарь. Они сюда из стратегических хранилищ списанное мясо возят, я один раз печать видел — звезда типа пентаграммы сатанистов, и надпись «1962 год». Хуеть килдымман.

Эти коровы помнят Хрущёва, им бы в музей, а мы их тут мурцуем.

По обкурке мне все кажется многозначительным, и я начинаю думать, что кулинария Дильшода, это тоже великое искусство, особенно когда хочется пожрать. Каждый элемент жаркого несёт в себе музыкальную ноту. Если вы правильно совместите эти ноты, то подняв с кастрюли крышку в конце, вы услышите настоящую симфонию.

Хор имени Пятницкого. На басах убиенные тридцать пять лет назад стратегические коровы.

Иногда у Дильшода развязывается язык, и он бахвалится, как хорошо устроился в зоне. Студент последнего курса ташкентского нархоза, Дильшод защищает свой диплом экономиста на практике, в зоне.

А зона это точная модель человеческого сообщества. Просто масштаб поменьше. Меньше лживых полутонов, чёрное черней, а белое — белей.

Как защищает диплом? Дело в том, что в зоне регулярно шмонают каждый барак. Вас могут обшмонать несколько раз в день. Остановить, как останавливают машины гаишники.

Это хорошая школа прятать запретные, запальные вещи — от спирали для машки, до денег и наркоты.

Когда приходят шмонать библиотеку, Дильшод встречает ментов у входа с баблом и распростёртыми объятиями. Ассаламу Алейкум!

Посидев для понта минут двадцать, и швырнув на пол пару книг, менты уходят довольные. Обыск произвели. Полезных ископаемых нет.

Таким образом, Дильшод «утрясает шмон».

Это снискало библиотеке славу стабильности швейцарского банка.

Почти все фаршированные осуждённые по хозяйственным статьям «маслокрады» хранят свои пухлые котлетки в Дильшод-банке. Он не только кулинар, он — папский банкир. Крутит чужим баблом, рвёт проценты по ссудам и за хранение. Храните деньги в библиотеке, семь процентов годовых!

Причём вся эта деятельность — ради искусства, хобби, мог бы ведь и так ехать на маминых гревах.

Я тоже начинаю расслабляться.

Ха — зона, хуйня какая! Прекрасно можно сидеть. Книги и их неповторимый запах. План. Питательная усиленная диета. Жизнь — чудесная штука. Ещё бы баб сюда пускали и всё.

Правда, сроку мне впаяли восемь лет. Беспредел. Но я уже раскусил, как узбекская система работает — денег кормить меня у каримовской казны в обрез, поэтому каждый год, по любому мало-мальски значимому поводу дают амнистию.

Хуяк — и сняли год-полгода. А это значит, годика через четыре я выйду на свободу с кристально чистой совестью. Хорошо! Кому тюрьма — кому дом родной!