Безгрешность - Джонатан Франзен Страница 5

В своей крохотной спальне на третьем этаже Пип сразу же повела Джейсона к матрасу, не включая света: не хотела, чтобы он видел ее нищету. Она была чудовищно бедна, однако простыни у нее были свежие: чем-чем, а чистотой она была богата. Переехав год назад в эту комнату, Пип отскребла каждый квадратный сантиметр пола и подоконника, изведя целую бутыль моющего и обеззараживающего средства, а когда заявились в гости мыши, Стивен научил ее напихать во все щели стальной стружки, после чего она снова оттерла пол. Все бы ничего, но, стянув с костлявых плеч Джейсона футболку и позволив ему раздеть себя и приступить к приятной прелюдии, она внезапно вспомнила, что весь ее запас презервативов находится в пакете с туалетными принадлежностями, который она перед уходом оставила в ванной первого этажа, потому что обычную ее ванную заняли немцы; так что сама ее любовь к чистоте тоже стала вдруг источником затруднения. Поцеловав аккуратно обрезанный восставший член Джейсона, она прошептала: “Одну минуточку, сейчас вернусь” и накинула халат, а полностью его запахнула и подпоясала уже на полпути между вторым и первым этажом, и тогда же она сообразила, что не объяснила Джейсону, куда и зачем отправилась.

– Черт, – буркнула она и затормозила. Джейсон не выглядел дико неразборчивым в половом отношении, у нее имелся еще не просроченный рецепт на утренние таблетки, и в ту минуту ей казалось, будто секс – единственное, где она на что-то годна; однако пренебречь телесной чистотой она не могла. Ей стало жалко себя: для кого еще секс сопряжен со столь изощренной логистикой? Словно это вкусная рыбка с кучей мелких косточек. За ее спиной, за дверью супружеской спальни, жена Стивена на повышенных тонах рассуждала о моральном высокомерии.

– Лично я предпочту моральное высокомерие, – перебил ее Стивен, – если альтернатива – согласиться с божественным планом, обрекающим на нищету четыре миллиарда человек.

– В этом самая суть морального высокомерия! – торжествующе воскликнула жена.

Желание, которое пробудил в Пип голос Стивена, было глубже и сильнее того, что она чувствовала к Джейсону, и ей тут же пришло в голову, что она-то моральным высокомерием уж точно не грешит, скорее – заниженной самооценкой: готова переспать не с тем, кого хочет на самом деле. Она спустилась на цыпочках на первый этаж, миновала наваленные в коридоре стройматериалы с помойки. В кухне немка Аннагрет говорила по-немецки. Пип проскочила в ванную, сунула в карман халата полоску из трех презервативов, осторожно выглянула за дверь и тут же втянула голову обратно: Аннагрет теперь стояла в дверях кухни.

Аннагрет, темноглазая красавица с приятным голосом, была живым опровержением предвзятых мнений Пип об уродстве немецкого языка и голубых глазах его носителей. Она и ее бойфренд Мартин проводили отпуск, путешествуя по американским трущобам, распространяя, как они говорили, сведения об их международной организации, занимающейся защитой прав сквоттеров [4], и устанавливая связи с американским движением против ядерного оружия; но создавалось впечатление, что в основном они снимали друг друга на фоне жизнерадостных граффити в гетто. В прошлый вторник за общим ужином, от которого Пип не могла уклониться, поскольку подошла ее очередь готовить, жена Стивена прицепилась к Аннагрет насчет ядерной программы Израиля. Жена Стивена была из тех, кто не прощает другим женщинам их красоту (тот факт, что против Пип она ничего не имела, а, напротив, пыталась обращаться с ней по-матерински, подтверждал невысокое мнение Пип о собственной внешности), и привлекательность Аннагрет, дававшаяся ей без малейших усилий – даже дикарская стрижка и яростный пирсинг бровей не столько портили эту красоту, сколько оттеняли, – так расстроила жену Стивена, что та наговорила об Израиле массу глупостей. А поскольку так вышло, что ядерная программа Израиля была единственной в области разоружения темой, в которой Пип, сделав недавно по ней доклад в исследовательской группе, неплохо разбиралась, и поскольку она болезненно ревновала Стивена к его жене, она вмешалась в разговор и пять минут излагала доказательства наличия у Израиля ядерного оружия.

Как ни странно, этим она произвела глубокое впечатление на Аннагрет. Провозгласив, что Пип ее “полностью покорила”, немка увлекла ее в гостиную, и там, на диване, они долго вели девичий разговор. Устоять перед Аннагрет, если она одарила тебя вниманием, было невозможно, и когда она повела речь о знаменитом Робин Гуде интернета Андреасе Вольфе, с которым она, как выяснилось, была знакома, и сказала, что именно такие молодые люди, как Пип, требуются проекту Вольфа “Солнечный свет”, и стала настаивать, чтобы Пип бросила свою ужасную и почти бесплатную работу и подала заявку на оплачиваемую практику – в Проекте как раз открылось несколько вакансий, – и когда она добавила, что Пип почти гарантированно получит одно из этих мест – нужно всего-то, пока Аннагрет в городе, ответить на вопросы анкеты, которая у нее есть с собой, – Пип почувствовала себя столь востребованной, столь желанной, что пообещала заняться анкетой. К тому времени она уже четыре часа тянула дешевое вино, наливая себе из большой бутыли.

Наутро, протрезвев, она пожалела о своем обещании. Андреас Вольф с его Проектом находился сейчас в Южной Америке, потому что в разных странах Европы и в США были выписаны ордера на его арест по обвинениям в хакерстве и в шпионаже, а Пип никак не могла бросить маму и уехать в Южную Америку. Кроме того, хотя в глазах некоторых ее друзей Вольф был героем, да и сама она испытывала кое-какой интерес к его идее, что секретность – это угнетение, а открытость – свобода, Пип не была политически ангажированным человеком, она всего лишь плелась следом за Стивеном и то загоралась политикой, то остывала к ней, занималась ею приступами, как фитнесом. Кроме того, этот самый “Солнечный свет”, о котором Аннагрет говорила так страстно, – не культ ли это? Кроме того, едва она ответит на анкету, наверняка сразу выяснится, что она далеко не так умна и эрудированна, как могло показаться после ее пятиминутной речи об Израиле. По всем этим причинам Пип с тех пор избегала немцев, пока сегодня утром, собираясь в кафе читать с Джейсоном одну воскресную “Таймс” на двоих, не обнаружила записку от Аннагрет – записку до того обиженную, что Пип сочла своим долгом оставить перед ее дверью ответную с обещанием сегодня же вечером все обсудить.

Теперь же, когда ее желудок все громче жаловался на пустоту внутри, ей пришлось дожидаться перемены в потоке немецких слов, которая подсказала бы, что Аннагрет ушла с порога кухни. Дважды, точно собака, слушающая людскую речь, Пип уловила в этом потоке свое имя. Если бы она могла в эту минуту ясно соображать, она вошла бы в кухню, сообщила бы, что ее наверху ждет парень и потому сейчас ей не до анкеты, и отправилась бы к себе. Но голод отбил ей соображение, да и секс из-за него отошел на второй план, превратился в абстракцию.

Наконец послышались шаги, скрипнул кухонный стул. Пип ринулась прочь из ванной, но зацепилась за что-то подолом халата. За гвоздь, торчавший из помоечной деревяшки. Пип едва увернулась от падающих досок, и тут у нее за спиной раздался голос Аннагрет: