Капитан Ориона - Валерий Рыжков Страница 5

Мой рассказ был об «Отце Сергее», а в гражданском миру – о Сергее Дмитриевиче. Меня встретил сорокалетний старец, опираясь на костыли, ноги обездвижено свисали, носками стоптанных ботинок касаясь пыльного пола. Теперь через десять лет он пользуется только коляской.

– А вера помогает в исцелении? – спросил я его.

– В исцелении многое что помогает. Моя матушка была всегда атеисткой, а теперь на себя крест надела, как выздоровела. Болезнь человека сближает не только с врачом, но и с Богом. Но не всегда в горе можно помочь человеку. Тут соседка, пожилая женщина, пришла ко мне, и просит меня прийти к ее сыну, перед армией это был красивый и сильный молодой человек. А привезли его из бойни без рук и ног в люльке, теперь лежит он в ней, как младенец, ругается и плачет. А чем я могу ему помочь? И такое бывает в цивилизованном мире, – он провел рукой по шелковистой бородке. – Бог в агитации не нуждается, рая на земле не построишь, но из этой жизни уходить не стоит спешить, туда надо идти в твердой вере. Жить нужно по вере, а как веруете, так и верьте.

Его матушку после инсульта поставили на ноги, она стала выходить на улицу.

– Сергей Дмитриевич, может, и вам нужно в больнице полежать – полечиться?

– Что вы, доктор. Это мне надо войти в образ больного, а потом выйти из этого образа, так что и на лечение времени не останется. Теперь и в церковной больнице койко-день считают. Пусть матушка лечится, а я тем временем на подаянии на хлеб заработаю, помолюсь за добрых людей. Вся беда в том, что человека поставили в центр, а не Бога. Бога сделали прислугой человека. А что человек? Он от Бога. Бог за прегрешения не наказывает. Бог палкой не бьет, но наказывает, а верить в Бога надо.

Через несколько лет он обратился помолиться за верующих активистов, которые вместе с ним приняли участие в реставрации церкви Святого Пантелеймона – Целителя на территории больницы для душевнобольных.

Внутри церкви тихо произносит у иконы молящийся: «Братия! С нами Крестная Сила! И, да не дрогнет! И, да будет стоять вовеки Святая Русь!»

Сергей снова просит разыскать могилу депутата Думы на кладбище Александра Невской лавры, и за него помолиться. Его жизнь оборвалась в лихие девяностые годы. За великие дела никто не бывает забыт. Придет время и многое откроется. В далекой глуши в заштатном городке молится за него отец Сергей.

8. Трудный диагноз.

У каждого свой жребий, удача, а иногда счастливый случай. По делам определяется человек. Так началась и моя деятельность в Большом городе в Белой обители.

«К северу от центра города за Садом расположена больница. Бело-кирпичное здание имело угрюмый казенный вид. Через проходную, показывая пропускной билет, спешили на работу сотрудники больницы.

…Только доктор может понять организм больного. Житейская истина такова: человека определяют больным по данным анализов, поэтому больной хочет полного обследования. Только больной верит врачу. Верит во врачебный диагноз.

…Если все зависит от вредных привычек, он (каждый пациент) давно бы бросил пить, есть, курить. Но доктор не гарантирует, что все болезни прекратятся со строгим ведением образа жизни. Не гарантирует! Так и совету этому в глазах больного – грош цена. Пусть доктор убедит! Только врач никого не убеждает. Потому что он сам пьет, ест, а некоторые даже курят!?

Разумеется, у доктора есть главный козырь – окончательный диагноз после болезни или вскрытия. Но этот диагноз, может быть, не всегда совпадает с тем, как жил больной, во что верил.

…Самый трудный диагноз – окончательный. В нем ошибаются и астрологи, и хироманты, и даже врачи».

Так, случилось, я стал свидетелем, как врач справлялся со своим непоправимым недугом, со своей болезнью тела. Ему было лет чуть-чуть за шестьдесят. Он сам ежедневно ставил диагнозы пациентам, лечил или утешал в зависимости от окончательного диагноза.

«На следующий день Словину сделали фиброгастроскопию, что подтвердило, что болезнь прогрессирует.

Словин, несколько был удрученный обследованием, вошел в ординаторскую. Зимин увидел в его глазах затаившуюся грусть. Зимину приходилось видеть глаза своих пациентов, которые уходили в себя, в свои одинокие мысли. И ни к чему уже тут анализы крови и мочи.

Вся глубинная информация, которая годами закодированная в нейронах, вдруг прорывается через щит самоуспокоения, который разрушается сначала на молекулярном уровне, а потом переходит на более высокий клеточный уровень организации живого организма. И всё завершается на органном уровне с явными признаками патологического разрушения. И первый отсвет, как от потухшей звезды из далекой галактики, мерцает слабым признаком жизни. Больной человек смотрится в зеркало и думает, что это всего лишь усталость, которая непременно пройдет, только нужен более длительный сон, качественное и количественное питание, в чем он в последнее время отказывал себе. Думал ли он о семье или семья, о нем? В такие моменты наступает смертельная угнетенность воли в каждом человеке. И вечный вопрос на больничной койке: «Зачем жил». Этот вопрос, как правило, никто не задает в двадцать или сорок лет. Зачем, когда жизнь в шоколаде. И всегда этот вопрос всплывает в сознании за пятьдесят лет ни раньше, ни позже. И зачем мучить вечным неразрешимым философским вопросом о смысле жизни после сорока лет? Но просто так человека не переубедишь в целесообразности бытия. Проходит день, два, а человек, как жил вчера, с теми же заботами просыпается и сегодня».

Тогда я принял эстафету знаний, заветы, и как Ученик продолжил мысли и надежды Учителя.

У философа Алексея Федоровича Лосева есть завет: «Работать над собой, учиться и учить». Так я стал науковер.

9. Приметы чувств.

И еще в белые ночи в Летнем саду на каменном острове открывается театральный сезон. В центре театрального зала сцена, открытая со всех сторон, возвышается, как лобное место.

Актеры на сцене. Режиссер произносит: «Прочувствуйте в себе другую жизнь в другом измерении. Вы, или в далеком прошлом, или в далеком будущем. Вы есть природа. Вы распущены. Вас не связывают, как сейчас, никакие ритуалы: ни религия, ни моральный кодекс. Вы ориентируетесь в мире через ощущения, которые изнутри нужно вывести наружу. В нашем театре не будет музыки. У вас будет только ритм, биение вашего сердца, звуки вашего дыхания. Что вы делаете? Вы мне показываете какую-то картину из журнала «Плейбой», так этот журнальчик для молодых импотентов, которые только что оторвались от соски и вылезли из подгузников. Настоящий секс – это не комплекс садистко-мазохистской любви, это любовь с катарсисом. Природа чувств у человека должна проходить через метаморфозы. Это ни словами нельзя сказать, ни пером описать. Нам известно одно, что в природе есть метаморфозы. Пчелы будут собирать мед. Муравьи – строить муравейники. Гусеница превратится в бабочку».

Режиссер считает, если претендент не сопереживает, и не умеет выплакаться, то в профессии актера или режиссера такому человеку делать нечего, это путь к духовному и физическому преступлению. Как в профессии врача без сопереживания к больному преступно, и если капитан корабля первый покидает тонущее судно, то он преступник.