Не стреляйте в пианиста - Елена Мищенко Страница 5

Судьбы у всех моих приятелей были разными, начиная со дня окончания института. Не беспокойся, дорогой читатель, я не буду рассказывать о всех перепетиях в которых побывали юзы, юзоны, да и просто приятели. Но несколько наиболее интересных судеб моих коллег хотелось бы вспомнить.

Мой ближайший приятель Юрий Паскевич был одним из лучших акварелистов и архитекторов в институте. Он получил назначение в Ашхабад. Юра окончил институт раньше меня. В этот период давали назначения по всему Советскому Союзу. И ему пришлось отправиться в Среднюю Азию, на юг Туркмении. Ашхабад еще не полностью оправился от землетрясения 1948 года, наиболее мощного землетрясения ХХ века, полностью разрушившего город и уничтожившего более 100 000 его жителей.

Казалось бы, профессия архитектора должна была быть востребованной. Однако Юрий туркменского языка не знал, контактировал с сотрудниками слабо, и ему доставалась самая примитивная и неинтересная работа. Приличного жилья ему не дали, поселили в общежитии в комнате, где его сожители беседовали по-туркменски. Все были напуганы сейсмическими прогнозами по городу. Однажды поздно вечером он сидел в комнате за столом. Остальные жильцы лежали в кроватях. Окно было открыто. Подул ветер и раскачал абажур. Один из парней схватил подушку и выпрыгнул в окно. Он решил, что опять началось. Их комната была на втором этаже. Этот юный Икар сломал ногу. Вообщем, Юрий выдержал несколько месяцев и вернулся в Киев.

В Киеве его знали коллеги, знали, что он отличный архитектор. Однако на работу его никуда не брали. За него взялась прокуратура. Ему инкриминировали то, что он не отработал по назначению положенных после института трех лет. Эта информация была во всех отделах кадров. Еще бы немного, и его бы выселили из Киева как тунеядца.

Но тут нашелся один благородный человек – Карпов – директор института Гипрогеолпроект, отец одной из наших студенток. От нее он узнал о высоких профессиональных качествах Паскевича. Кроме того, он не обращал внимания ни на какие запреты и по необходимости брал и с пятой графой и гонимых возвращенцев. И Юра получил, наконец, работу.

Он очень колоритно описывал работу своей мастерской в институте. Они находились в большом помещении, где стояло много рабочих столов. С утра каждый из сотрудников приносил по какому-нибудь овощному ингридиенту: буряк, морковку, картошку, капусту, лук, чеснок и даже кусок мяса. На большую электроплиту ставилась объемистая кастрюля и очередной дежурный при консультации всех сотрудников начинал изготовлять украинский борщ. Борщ поспевал как раз к перерыву, и все сотрудники наслаждались горячим обедом. Посетители, незнакомые со спецификой организации их рабочего дня, и появившиеся в дверях отдела, тут же выскакивали, пораженные мощным кухонным ароматом, так как им казалось, что они не туда попали.

После перерыва в отделе иногда появлялся товарищ Панасенко – парторг института, брезгливо принюхиваясь к густой атмосфере мастерской. До перерыва он не приходил, так как ему надоело бороться с гурманскими увлечениями сотрудников. Он садился к столу для посетителей и начинал прислушиваться к разговорам сотрудников отдела. Наконец он не выдерживал, вставал и громко провозглашал:

– Товарищи! Сколько раз я вас просил в рабочее время на производственные темы беседовать на русском языке, ну в крайнем случае на украинском. Я же ничего не могу понять (профессиональный уровень сотрудников был очень высоким, но национальный состав мастерской был специфическим).

Несмотря на то, что у института был определенный профиль, и объекты были в основном промышленные, Юра делал их интересно в архитектурном отношении. Когда его перестали преследовать работники прокуратуры, он перебрался в Киевпроект и с большим увлечением начал заниматься городом. Со временем он стал главным куратором центральной части города и одним из авторов генплана города. Он был моим постоянным соавтором по конкурсам на мемориал в Бабьему Яру, да и не только в этих.