Волчьи песни - Александр Лапин Страница 5

«Наверное, так оно и есть. Ну, чего меня понесло сейчас в пекло, под пули?»

БМД резко тормозит. Вся бронированная масса корпуса уходит вперед, а гусеницы встают как вкопанные. Он громко стукается головой в каске-сфере о броню. И осторожно выглядывает наружу через башенный лючок. Оказывается, передняя машина остановилась на улице у лежащего на асфальте тяжело раненного десантника…

В ней открывается задний люк. И оттуда вылезает высокая фигура в шлеме и бронежилете.

«Это же Сергеев Гена! Что он делает? – с тревогой думает Анатолий. – Здесь же все на хрен простреливается снайперами!»

Геннадий подходит к поверженному, истекающему кровью человеку. Чуть поворачивает голову, словно оглядываясь. Наклоняется над раненым, чтобы взять его на руки. И… пуля снайпера бьет его прямо в не прикрытую бронежилетом поясницу. Он, как стоит, сразу рушится на раненого…

– С-с-сука! – как от боли, будто его самого смертельно укусила стальная оса, кричит Казаков. И в бессильной ярости бьет кулаком о броню.

Сделать ничего невозможно.

Сидящий на месте водителя старший лейтенант Кротов дергает рычаги, и их «коробочка», вздыбившись, как конь, с места подскакивает к упавшим.

Они ставят боевые машины рядом так, чтобы под их прикрытием можно было затащить раненых внутрь.

Через некоторое время это удается. Раненый молодой, безусый, смертельно бледный десантник еще подает признаки жизни. А вот их товарищ – нет.

Анатолий знает этот подлый трюк. Снайпер мог запросто добить раненого, но он специально оставил его живым, чтобы стоны и крики привлекли к нему других. Расчет на то, что бойцы не бросят своего. Придут на помощь.

Так оно и получилось. Генка попытался и попал под пулю.

– Подонок! Сволочь! Мразь! Ублюдок! – ругается по рации старший лейтенант Кротов, докладывая обстоятельства гибели товарища. И, «пришпоривая» своего боевого коня, выводит их из зоны поражения туда, где ждут санитары…

* * *

По одному, короткими перебежками они движутся вдоль паркового забора. И скапливаются перед Горбатым мостом у памятника восстанию 1905 года. Отсюда, вблизи, мостик выглядит как-то странно и дико. Речку, над которой он когда-то располагался, давным-давно пустили по какому-то совсем другому руслу. А сам мостик оставили в виде достопримечательности. Так что старинные чугунные фонари, цепи и черная, как бы чешуйчатая, брусчатка над асфальтом составляют полный контраст с окружающим миром.

Впрочем, спецназовцы в бронежилетах, сферических касках, наколенниках и прочей амуниции, похожие на средневековых ландскнехтов, тоже не слишком вписываются в общий пейзаж.

«Не слишком складно!» – думает Казаков, разглядывая их штурмовую группу и ожидая обещанного прекращения огня.

Через несколько минут стрельба по горящему зданию, похожему на разбитое осиное гнездо с выбитыми окнами-сотами, прекращается. Кто-то трогает Анатолия сзади за плечо и произносит просто:

– Ну, теперь пошли!

И перебежками, стараясь не попасть под обстрел, они движутся к ближайшему от Горбатого моста подъезду.

Вместе с первой группой бегут и гражданские. Какой-то парень в модной светло-коричневой тужурке и длинный, здоровый мужик в плаще. Похоже, это люди из федеральной охраны.

Вбегают в пустой подъезд. Видно, защитники парламента после «санобработки» танками и крупнокалиберными пулеметами ушли от греха подальше внутрь здания. Кто-то кричит оставшимся у мостика:

– Тут никого нет!

Через пространство тянутся и остальные.

А «передовики» движутся дальше.

На первом этаже стоит невыносимая вонь.

«Смесь сортира с лазаретом! – замечает про себя капитан. – Похоже, правду говорят, что тут отключили канализацию, воду и свет. А мусора сколько! Кругом какие-то бинты, вата, жратва, коробки, матрасы, пачки от сигарет… Одно слово – помойка…»

Они осматриваются. Шуршат по этажу. И снова вперед. Вперед.

Следующий этаж. Тоже никого. Но вдруг кто-то из-под лестницы по коридору хлещет очередью из автомата. Пули проходят мимо. Впиваются в стену. Анатолий машинально, автоматически стреляет вперед и рывком проскакивает опасное место. Но преследовать стрелявшего и убежавшего им ни к чему.

Теперь они двигаются осторожно, потихоньку, оглядываясь по сторонам и выверяя каждый шаг.

На третьем этаже – неожиданность. Кто-то с улицы лупит по стеклам из крупнокалиберного пулемета. Пули вгрызаются в стенку коридора, поднимая цементную пыль. Они падают на пол. Отползают, хватая воздух раскрытыми ртами.

Наконец, из-под подоконника полковник Грачухин связывается по рации со штабом, теми, кто остался внизу на улице:

– Мать вашу, кто стреляет? Мы на этаже!

– Да это, похоже, новенькие подъехали! – оправдывается штаб. – Сейчас угомоним.

Через несколько минут стрельба прекращается.

«Ну, слава богу! – думает капитан, отряхивая цементно-известковую пыль с амуниции. – Стихло! Кажется, стихло. Очень трудно остановить людей, которые уже привыкли азартно палить во все, что движется. Может, завтра они и пожалеют о том, что делали. Но сегодня…»

По коридору пятого, штабного этажа они скользят беззвучно, подобно теням. Наконец натыкаются на закрытую наглухо дверь. Прислушиваются. Подходят еще несколько бойцов.

– Кажется, там люди! – замечает кто-то.

Их учили при штурме здания надо сначала бросить в помещение гранату, а уже потом врываться внутрь. Молодой боец поднимает забрало каски:

– Я счас рвану дверь. И брошу туда гранату!

У Казакова шальные мысли: «Ни в коем случае! А если там сидят машинистки, секретари, стенографистки, уборщицы. Да кто угодно!»

– Стой! – и он хватает за руку бойца, уже готового выдернуть чеку:

– Ты что, с ума сошел?

Подходит начальник охраны президента Коржаков, а с ним тот самый, одетый в гражданскую куртку, парень. Зычно кричат:

– Кто внутри?

Оттуда слышен дрожащий от волнения голос:

– Мы депутаты Верховного совета. С нами женщины и сотрудники!

– Выходите! Мы ничего вам не сделаем!

За дверью тишина. Затем какой-то говор.

Приоткрывается щель. Оттуда выглядывает чья-то испуганная, озирающаяся физиономия. И дверь распахивается полностью.

Казаков заглядывает внутрь помещения. Там темно и тихо. Окна зашторены для светомаскировки.

Спецназовцы подтягиваются к двери и словно бы образуют своеобразный контрольно-пропускной пункт. Ждут наготове.

Через минуту выходит первый человек. Да не кто-нибудь, а знакомый всем по телевизору известный коммунист Иван Полозков.