Из первых рук - Джойс Кэри Страница 5
Из первых рук - Джойс Кэри читать онлайн бесплатно
— Куда вы? — сказал. — Обед еще не скоро.
Внутри не было ничего, кроме луж на полу от вчерашнего дождя. И картины. Странно. Очень странно. Картина все еще была здесь.
Хм, подумал я, отдельные куски недурны. Из нее еще может выйти толк. Змия надо сделать потолще, и можно загнуть ему хвост, он так мило обовьет дерево. Адам слишком синий, а Еве не мешает быть краснее, чтобы оттенить синее. Да, да, подумал я, загораясь все больше, как всегда, когда после отдыха я вновь приступаю к работе. В этой картине что-то есть. Правая нога Адама — просто находка, что там ни говори. Так ногу еще никто не писал. Ну и форма! Я, видно, был под градусом, когда состряпал ее, или работал во сне. И все же это всем ногам нога. Если бы она могла говорить, она бы сказала: «Я хожу для тебя, я бегаю для тебя, я опускаюсь для тебя на колени. Но у меня есть чувство собственного достоинства».
Тут в окно влетел камень и разбил последнее целое стекло. Послышался голос:
— Эй, мистер, как вам понравилось в клоповнике?
Я напугал бесенят, и они решили со мной поквитаться.
В следующее мгновение раздался вопль в другом регистре, и, подойдя к окну, я увидел, что они улепетывают со всех ног, а по пятам за ними мчится Носатик Барбон.
Две минуты спустя он вошел ко мне, отдуваясь; на носу у него блестел пот, шапка чуть не падала с затылка
— К-какой п-позор, мистер Джимсон! Надеюсь, они не очень здесь навредили?
— Да нет. Холст почти цел. А это очень хороший холст. Его можно было постелить вместо линолеума на кухню.
— Ой, да на нем же к-куча дырок, и п-посредине вырезан кусок.
И верно, кто-то стрелял в птиц из духового ружья, а из нижней части туловища Адама был вырезан квадрат, примерно фут на фут.
— Какой п-позор! — сказал Носатик, и нос его покраснел. — Вы должны заявить в п-полицию.
— Ну, — сказал я, — Адам был без штанов.
— Безобразие!
— Именно. Вот кто-то и позаботился придать ему приличный вид. Верно, чья-нибудь мамаша. Волновалась за деток. Ты себе даже не представляешь, сколько на нашей улице хороших мамаш.
— Но они загубили к-картину.
— Вовсе нет; мне ничего не стоит поставить заплату. Вот с мелкими дырками дело похуже. Тебе еще не пора в школу?
Я хотел спровадить его. Мне не терпелось взяться за работу.
— Н-нет, — сказал он, — сейчас большая перемена. Обед.
— А ты разве не повторяешь уроки на перемене?
— Н-не всегда.
— Если ты хочешь получить стипендию, и попасть в Оксфорд и на государственную службу, и стать великим человеком, и зарабатывать две тысячи фунтов в год, и иметь миленькую женушку со всеми удобствами, и настоящего малыша с открывающимися глазами, и гараж на две машины, и сберегательную книжку, ты должен повторять уроки на перемене. Так делают все прилежные мальчики.
— Ой, мистер Дж-джимсон! Вся Ева исписана дурными словами. Какие негодяи!
— Да, вижу, моя картина получила у публики высокую оценку.
— Как вы только можете писать для них, мистер Джимсон!
— Что поделаешь, люблю писать картины. Страдал этим недугом всю жизнь.
— Я бы т-тоже хотел стать художником.
— А ну, юноша, марш домой, пока ты не заразился.
И я выставил его за дверь.
Да, думал я, нога недурна, но она слишком кричит. Как труба в скрипичном ансамбле; а одна труба сама по себе еще ровно ничего не значит. Не больше, чем чих за сценой. И если я пускаю медь в левом верхнем углу, придется добавить ее и в правом нижнем, а тогда Ева соскочит с холста прямо в первые ряды партера. Единственный путь удержать ее — сделать голову змия алой.
Карбункул. Цвет крови. И в два раза больше. Нет, не годится. У змия должна быть белая голова и небесно-голубые глаза. Во всяком случае, такое у меня ощущение. Так я это вижу. Надо попробовать. И я направился к сундучку, где держал под замком краски и кисти. Замок был в порядке. Но когда я поднял крышку, меня ждал сюрприз. Кто-то вынул сбоку дощечку и очистил сундучок. В нем не было ничего, кроме жестянки из-под сигарет. Что ж, подумал я, вполне естественно. Нельзя оставлять краски и кисти там, где до них могут добраться дети. Дети любят искусство. Это у них в крови.
Н-да, забавное положение. Вот я, Галли Джимсон, мои картины, которые у меня фактически украли, находятся в государственных галереях, мои картины покупаются миллионерами у Кристи за сотни фунтов, а у меня нет ни кисти, ни тюбика красок. Не говоря уж об обеде или паре целых ботинок. Я просто лишен возможности работать. Тут даже гробовщик улыбнется.
Все так, продолжал я, шагая взад-вперед по Эллам-стрит, чтобы согреться, но к чему роптать на судьбу. Себе же хуже. Спокойно. Мудро быть мудрым, вот в чем соль, особенно если ты дурак от рождения. Не надо преувеличивать. У государства есть всего одна моя картина — та, что ему оставили по завещанию, и оно, вероятно, ничуть в ней не нуждается; только один-единственный миллионер покупал мою мазню. И сильно рисковал потерять на этом деньги. К тому же он, может, вовсе и не миллионер. Так что у меня нет никаких оснований роптать; напротив, я должен благодарить Бога, что у меня не болят мозоли и косточки на ногах.
Тут, сам не знаю как, я очутился в телефонной будке. Привычка — вторая натура. Всякий раз, как вижу автомат, я захожу и нажимаю кнопку «Б». Кнопка «Б» часто меня выручала. Но на этот раз она не выдала мне ничего, кроме идеи. У меня было несколько медяков, и я позвонил в Портлэнд-плейс. Зажал между зубами карандаш и попросил к телефону мистера Хиксона. Молодой дворецкий прокукарекал каплуном:
— Кто спрашивает?
— Президент Королевской академии художеств.
— Одну минутку, сэр.
— Мистер Хиксон у телефона, — зашелестело в трубке — ну точь-в-точь обанкротившийся дантист, у которого разболелись зубы.
Я покрепче прикусил карандаш и пробормотал:
— Мистер Хиксон, насколько мне известно, в вашем собрании имеется девятнадцать полотен и около трехсот рисунков знаменитого Галли Джимсона.
— В моей коллекции есть картины раннего Джимсона.
— Одна из них была продана в прошлом году у Кристи за двести семьдесят гиней.
— За семьдесят гиней, и она принадлежала не мне, а маклеру с Бонд-стрит.
— Даже при такой цене ваши девятнадцать полотен стоят не меньше двух тысяч фунтов, да и рисунков и набросков наберется еще тысячи на две.
— Простите, с кем я говорю?
— Я президент Академии художеств. Мне сообщили, что мистер Джимсон находится в крайне бедственном положении. Мне известно также из достоверных источников, что вы не имеете никаких прав на его картины. Но я слышал, что вы вошли в сговор с его бывшей натурщицей, алкоголичкой, чтобы лишить Джимсона его собственности.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии