Рома, прости! Жестокая история первой любви - Катерина Шпиллер Страница 5

Так все и думали, а Юлька гордилась. Ромка был вполне доволен жизнью, по десяточке в квартал ему прибавляли зарплату, «а в остальном, прекрасная маркиза», ничего не менялось. Рождались дети, родили и Лавочкины Аську. И опять все шло согласно заданному кем-то ритму. По крайней мере, так казалось…

Но, наверное, планеты завершили какой-то круг, начинался новый цикл жизни. Он начинался незаметно. Новый день подкрался тихо, на мягких лапах…

Все изменилось. Жизнь встала на ребро. Все вещи и явления поменяли знак — плюс на минус и наоборот. И в образовавшемся хаосе некто предложил каждому вновь найти себя и свое место. Все — заново, все — опять. И справиться с такой задачкой удалось не всем.

Хотя кто-то именно теперь нашел себя и влез на жизненную горку. Обозрев оттуда окрестности, он сказал: «Жизнь теперь у моих ног. И это правильно!»

Алена Старцева была из тех, кто обозревал жизнь с горки. Туда они взобрались очень постепенно с мужем Сашей Рамазановым. За него Алена вышла назло Ромке, Юльке, всему миру, вышла очень быстро, почти сразу после школы. Сашка не особенно кобенился — казалось, после Юлькиного абсолютного «ухода» в Романа, ему было просто все равно. А потом оказалось, что они нашли друг друга. Оба — сильные, деловые, с той самой коммерческой жилкой, крепкой хваткой. В восемьдесят пятом они с готовностью подхватили «кооперативное» знамя и двинулись впереди колонны к победе индивидуального и кооперативного труда: создали швейно-торговое предприятие «Алиал» (Алена и Александр). Потом им врезали, как следует, согласно новым постановлениям, они утерли разбитые носы и без рефлексии ушли в подполье. Ну, а потом…

Потом была чехарда, скачки, мордобои, унижения, риск и все такое прочее. Факт тот, что ныне она — генеральный директор торгово-посреднической фирмы «Ирис», где ее супруг — бессменный президент. И не будет Алена вспоминать некоторые гнусности и грязности, к примеру, как она получала последнюю нужную подпись на разрешение их деятельности в этом вонючем департаменте, получала ее у жирного, потного дядьки… Получила, конечно. Но и он, что хотел, получил. Сашке это знать необязательно, пусть так и думает, что тех «лимонов» вполне хватило. Ха-ха!

И вот она, Алена Старцева, в своем собственном красном «опеле» красиво едет по Ленинскому проспекту («сменят когда-нибудь это название, черт возьми? Прямо жутко ехать по чему-то «ленинскому»!), а рядом с ней сидит Максим, Юлькин брат. И везет она его в гости к его замечательной сестре-курице, о которой вспоминать жалко и противно. Вот ведь убогое существо! Сама свою жизнь закопала в стиральную машину-холодильник-пылесос и из Ромки (сердце Алены сжалось) сделала приставку-пристройку к быту, к семье.

— Что вы в ней находили тогда, дурачье? — допытывалась Алена у мужа абсолютно без всякой ревности, из чистого любопытства. Какая могла быть ревность? Они с Сашкой — идеальная пара, скрепленная общими интересами, общим капиталом (и неплохим), а также классным, здоровым сексом.

Сашка в ответ пожимает плечами:

— Романтизм, наверное, какой-то. Такая она была маленькая, воздушная, влюбленная…

— Теперь-то не жалеешь, что все вышло, как вышло?

Сашка дугой выгнул свои соболиные брови:

— Жалеть? — он привлек ее к себе. — Ты моя Елена Прекрасная, моя девочка, мой пупс… — и он начинал целовать ее, как всегда, жадно и умело, она отвечала ему тем же. Ревность? Ха! Жалость одна к этой маленькой чурке с глазами линзовыми. Но вот Ромка…

Алена гнала от себя мысли, как бы сложилось у них с Ромкой, если бы сложилось. Но они упорно приходили, мухи назойливые: вполне возможно, что ей всю жизнь пришлось бы тащить на своем горбу не очень-то энергичного Ромку. Ведь он — совсем не такой, как ее авантюрист Сашка, который однажды, чтобы получить доступ в некое учреждение, с такой наглостью выдал себя за младшего брата мэра Москвы, что никто и не усомнился! А потом еще умудрился избежать неприятностей, ловко сунув кому надо сколько надо.

Нет, Ромка — не та птичка. Рома — птичка-невеличка. Хотя, кто знает, если б за него в свое время взялась она, Алена, может, и расшевелила бы мальчика. Но за Ромку взялась Юля-курица. И как взялась! Стал наш Рома невеличкой-петухом, да еще таким, который не дерется. Вот и сидит в своем чудом сохранившемся СП на триста пятьдесят тысяч в месяц. Его курица не изволит работать, и господин Лавочкин на эти грошики содержит семейство. Еще иногда и маме отстегивает на вечно больную и вечно живую бабушку.

Алена даже поежилась. У них с Сашкой детей нет, родители — в порядке (все себя нашли в коммерции), а доход раз в пятьдесят превышает так называемый доход семейства Лавочкиных. Правда, большую часть они стараются в дело вкладывать… Но все равно — несравнимые цифры, несравнимые уровни жизни. Как «эти» еще не сдохли элементарно с голоду — загадка. Вот у них с Сашкой… В квартире евроремонт сделали, по две тачки на брата уже сменили, за границу — как на дачу, хоть каждый месяц могут мотаться. И не дикари какие-нибудь: на Лайзе Минелли были, на Джексоне были… И на этой… как ее… а, Монсеррат Кабалье — тоже. И сидели всегда в пределах первых десяти рядов.

А что видят эти Лавочкины? Ну да, видак, благодаря дяде Володечке, у них есть (вот, кстати, мужик — у них с ним общие торговые дела — молодчина, тоже не растерялся в этой жизни, дело свое имеет, жену престарелую, как куколку, содержит, сын Максимка — как принц упакованный и с самым модным распоследнего разлива плейером. Володя еще и Юльке шмотки подкидывает — настоящий человек!). О чем это она? Ах, да, о видаке. Предел радости Лавочкиных — кассеты из видеопроката. И не ездят никуда, и не ходят. Друзей порастеряли. Ведь кому они интересны? Кто сегодня любит бедных и убогих? Хоть бы что занятное было у них в доме, картины там, или они сами умели бы людей развлечь! Последний раз Алена с Сашкой гостили у Лавочкиных года полтора назад. Тоска смертная! Разговоры: сколько кругом бандюг, честному человеку аж душно, смотреть по телеку нечего, спасибо видак выручает… Польская кухня, купленная на заре перестройки, разваливается, а на новую никаких денег не хватает. Фу-у, пропасть! Даже вино у них было какое-то дешевое, сивушное.

— Саш, к черту ностальгию по юности, давай к ним больше не ходить, — жалобно говорила Алена в машине, когда они ехали домой, не признаваясь даже себе, что тяжелее всего ей было наблюдать Ромку в жалкой роли Юлькиного мужа.

— С превеликим, — мрачно буркнул Сашка, тоже явно раздосадованный бездарной вечеринкой.

Не знали эти благополучные ребята, что в ту самую минуту Юля, моя посуду, говорила Ромке, тщательно вытиравшему со стола тряпочкой крошки:

— Кажется, это конец наших приятельских отношений. Мы теперь очень разные. Ты заметил, как они смотрели на нашу обстановку, мебель, посуду?

— Как? — грустно спросил Рома.

— С пре-зре-ни-ем! — повысила голос Юля. — Будто не видел! Они же у нас теперь «новые русские»! А мы для них — «совки»!

— Может, они в чем-то и правы, — протянул Рома.

— Ах, так? Правы? — Юлька завелась, часто задышала, ее кулачки воинственно сжались. — Так стань таким же! Что тебе мешает? Что ж ты убогий такой?