О красоте - Зэди Смит Страница 5

Лестница крутой спиралью сбегает вниз. Скоротать спуск с его многочисленными поворотами помогает галерея семейных фотографий на стенах. Первыми идут черно-белые снимки детей: пухленьких, с ямочками, в ореоле кудряшек, на подгибающихся ножках - сардельках — так и кажется, что сейчас упадут на тебя или друг на дружку. Хмурый Джером с любопытством разглядывает новорожденную Зору у себя на руках. Зора баюкает крошечного сморщенного Леви, а взгляд у нее безумный и собственнический, как у женщины, крадущей детей из больничных палат. Далее следуют школьные портреты, фотографии с выпускных, с отдыха, из бассейнов, ресторанов, садов — наглядная демонстрация физического развития, формирования характеров. За детьми наступает черед четырех поколений Симмондзов по женской линии. Они предстают перед зрителем в триумфальном, тщательном порядке: Кикина прапрабабушка, домашняя рабыня; прабабушка, горничная; наконец, бабушка, медицинская сестра. Именно медсестра Лили унаследовала весь этот дом, ранее принадлежавший великодушному белому доктору, на которого она усердно проработала двадцать лет во Флориде. В Америке наследство такого рода полностью меняет жизнь бедной семьи, поднимая ее статус до зажиточного среднего класса. И действительно, дом номер 83 по улице Лангем — прекрасное строение для средней буржуазии, внутри даже более просторный, чем кажется снаружи, с небольшим бассейном на заднем дворе, неотапливаемый и, как щербатая улыбка, недосчитывающийся многих из своих белых изразцов. Признаться, дом, по большей части, пообветшал, но это лишь добавляет ему величия. В нем нет ничего отnouveau riche. Дом облагорожен своими трудами на благо живущей в нем семьи. На деньги от сдачи его внаймы получила образование Кикина мать (она работала в юридической конторе и умерла минувшей весной) и сама Кики. На протяжении многих лет дом был для Симмондзов запасом на черный день и каникулярным местом: каждый сентябрь они приезжали сюда из Флориды, чтобы увидеть Осень. Вырастив детей и потеряв муж-священника, Говардова теща, Клаудия Симмондз решила обосноваться в этом доме и припеваючи здесь зажила, сдавая свободные комнаты поколениям студентов. Все эти годы Говард жаждал заполучить дом. Проницательная Клаудия, прекрасно знавшая о его алчбе, всячески этому препятствовала. Она понимала, что это место подходит Говарду как нельзя лучше: просторно, уютно и рукой подать до неплохого американского университета, куда его могли пригласить преподавать. Миссис Симондз доставляло радость — так, по крайней мере, считал Говард — заставлять его ждать все эти годы. Без серьезных жалоб на здоровье она благополучно перешагнула семидесятилетний рубеж. Тем временем Говард с растущей семьей скитался по второсортным образовательным заведениям: шесть лет на севере Нью-Йорка, одиннадцать в Лондоне, год в предместье Парижа. Лишь десять лет назад Клаудия, наконец, смягчилась и перебралась во Флориду, в местечко для пенсионеров. Приблизительно в это время была сделана представленная в галерее фотография самой Кики — администратора госпиталя и, наконец, владелицы дома номер 83 на улице Лангем. На ней она, белозубая, пышноволосая, получает от штата награду за оказание социальной помощи местному населению. Ее тогда еще чрезвычайно тонкую, туго затянутую в джинсовую ткань талию обнимает чья - то своенравная белая рука, видная лишь до локтя; рука принадлежит Говарду.

После свадьбы часто начинается баталия между родом мужа и родом жены — чья возьмет? По счастью, Говард проиграл эту битву. Недалекие, скупые, жестокие Белси — не тот вариант, который имеет смысл отстаивать. А поскольку Говард уступил с большой готовностью, Кики было легко проявить великодушие. Поэтому на первой лестничной площадке, на максимальной высоте, дозволяемой приличиями, красуется огромное изображение одного из английских Белси: выполненный углем портрет Говардова отца Гарольда в кепке. Глаза Гарольда опущены, словно в отчаянии от экзотического способа, избранного сыном для продолжения их рода. Сам же сын был удивлен, обнаружив этот рисунок — несомненно, единственное произведение искусства за всю историю их семьи — среди груды старинного барахла, оставшегося после смерти матери. За последующие годы этот портрет, как и Говард, вознесся очень высоко. Немало образованных, продвинутых американцев из числа знакомых Белси восхищаются им. Называют «первоклассным», «загадочным», удивительно передающим «английский характер». Кики считает, что дети оценят портрет, когда подрастут, — данный аргумент хитроумно обходит тот факт, что дети уже выросли, а портрет не ценят. Говард же его ненавидит, как ненавидит предметно - изобразительную живопись — и своего отца.

За Гарольдом Белси веселой вереницей мелькают воплощения Говарда образца семидесятых, восьмидесятых, девяностых. С годами меняется одежда, но не индивидуальные черты: прямые и ровные зубы (у единственного в семье); полная нижняя губа, отчасти компенсирующая отсутствие верхней; незаметные (а что еще от них нужно?) уши. Подбородка нет, зато глаза очень большие и очень зеленые. Нос тонкий, красивый, аристократический. От мужчин своего возраста и социального положения Говард выгодно отличается шевелюрой и весом. Они у него практически прежние. Особенно хороши волосы, пышные, сияющие здоровьем. На правом виске — серая заплатка. Нынешней осенью Говард снова, впервые с 1967 года, стал зачесывать волосы на лицо — получилось эффектно. Что прекрасно видно на большом снимке, на котором он возвышается над коллегами по гуманитарному факультету, расположившимися вокруг Нельсона Манделы: Говард самый густоволосый. Говардовы изображения множатся с каждым новым витком лестницы: вот он в шортах-бермудах, из под которых торчат поразительно белые, восковые колени; вот в твидовом преподавательском костюме под деревом, заляпанном брызгами массачусетского солнца; вот в огромном зале — свеженазначенный делегат на Эмпсонские лекции по эстетике [2]; здесь в бейсболке на фоне дома Эмили Дикинсон; здесь почему-то в берете; а тут в ядовитого цвета спортивном костюме в Итонвиле [3], штат Флорида, и рядом с ним Кики, загораживающая ладонью глаза — от Говарда ли, от солнца ли, от фотоаппарата.

Говард остановился на средней площадке у телефона. Ему хотелось поговорить с доктором Эрскайном Джиджиди, специалистом по творчеству Шойинки [4], профессором африканской литературы и заместителем заведующего кафедры африканистики. Поставив чемодан на пол и сунув под мышку билет на самолет, Говард набрал номер и долго слушал длинные гудки, с содроганием представляя, как его хороший друг роется, извиняясь перед другими читателями, в сумке и выбегает из библиотеки на холод.

— Алло?

— Алло, кто это? Я в библиотеке.

— Эрск, это Говард. Прости, что не вовремя.

— Говард? Ты не наверху?