В поисках утраченных предков - Дмитрий Каралис Страница 5

По анкетным данным, Удилов — вполне достойный член нашего общества. Он закончил институт, работает инженером в НИИ, член партии, не курит, почти не пьет, не пускается в авантюры, не спорит до хрипоты с начальством, никого не посылает подальше, у него двое детей и наверняка нет любовницы.

Таких людей обычно легко посылают за границу.

Но Никола зануда. Я это сразу почувствовал, когда он пришел в нашу семью с электропроигрывателем, стопкой надписанных пластинок, фотоаппаратом, альбомами с марками, чучелом черного крота, отливающим зеленью, и коробочками с разной дребеденью. Все, наверное, почувствовали в нем эту черту, но не подали вида, чтобы не огорчать сестру, которая вышла замуж не очень чтобы молодой.

До Удилова к сестре сватался веселый морячок Гоша, который одаривал меня диковинной в те времена жвачкой. Но Гоша почему-то не нравился матери.

Поначалу Удилов вел себя тише воды ниже травы в нашей многолюдной квартире. Но вскоре стал проявлять признаки беспокойства.

Жили мы тогда тесно. Одну комнату занимали мы с отцом и средний брат Юра, который разошелся со своей женой на почве искусства. Он неожиданно бросил приличные заработки на заводе и подался в эстрадно-цирковое училище. В тридцать лет он захотел стать вторым Аркадием Райкиным. Жена сказала, что она выходила замуж за приличного человека, а не за конферансье, и выставила его чемодан на лестницу. Юрка взял чемодан, пересек двор и вернулся в родную квартиру — не без надежд пройтись по двору в обратном направлении, — когда его, в белоснежном костюме и с лучезарной улыбкой, покажут по Центральному телевидению.

Приходя с занятий, он разучивал сценки и монологи или тренировал дикцию перед старинным трюмо. Иногда к нему заглядывали будущие акробаты, фокусники и жонглеры. Они расхаживали по квартире без особых церемоний: доставали из уха у Николы сигареты, зажженные спички, яйца и предлагали понарошку оторвать ему голову.

Иногда артисты спали в нашей комнате на полу.

Однажды под нашими окнами несколько дней стояла клетка с медведем. Миша с нетерпением ожидал, когда его хозяин-дрессировщик выйдет из запоя. Медведя кормили всем домом. Дрессировщик ходил по квартирам, показывал шрамы и пропивал гастрольные деньги. По ночам он высовывался из какого-нибудь окна и пьяным голосом произносил монологи, обращенные к своему питомцу. Медведь ревел и метался в клетке. К нам несколько раз приходил участковый и просил брата помочь в отлове дрессировщика. Его баул с реквизитом стоял у нас в коридоре. Брат разыгрывал перед милиционером скетчи и пел куплеты.

Веселая была жизнь.

Во второй комнате, разделенной фанерной перегородкой, жили Молодцовы с двухлетним сынишкой Димкой и бездетные еще Удиловы.

Феликс снимал комнату и появлялся у нас редко: он писал свою первую книгу по приборостроению.

Первое время Удилов сладко улыбался новым родственникам и давал мне слушать пластинки. Но вскоре он уже тяжко вздыхал и качал головой, если кто-нибудь случайно ронял с вешалки его шапку или хватал утром его кисточку для бритья.

— Н-да, — громко говорил он, внимательно разглядывая бритву. — Все ясно…

— Что тебе ясно, Коля? — беспокойно спрашивала сестра.

— А вот — полюбуйся! — трагически заявлял Удилов. — Специально с вечера новое лезвие поставил… Еще думал, ставить или не ставить…

— Ничего страшного, — шепотом убеждала сестра. — Отец, наверное, по рассеянности побрился. Вот тебе его лезвие…

Удилов выходил из ванной, хлопая дверью. Из-за тонкой перегородки еще долго слышалось его «бу-бу-бу», прерываемое лишь возгласом «надоело!».

Мой двухлетний племянник Димка большую часть времени проводил в нашей комнате. Пока я учил уроки, он ползал под моим письменным столом и рвал старые журналы. Иногда он залезал к деду на колени и тянул его за усы: за левый — за правый, за левый — за правый. Дед мычал, крутил головой и неотрывно смотрел в новый телевизор.

Стоило Димке начать скрестись в закуток Удиловых, как Никола открывал легкую дверцу и долго выговаривал ему за шумное поведение. Димка хлопал глазами и улыбался. Никола разворачивал племянника за руку и, слегка подтолкнув в спину, щелкал задвижкой. «Иди к маме на кухню, — прикладывался он губами к щелке. — Сюда нельзя. Иди к маме!.. Не смотрят за своими детьми, понимаешь… Лезут куда хотят». Димка пищал и стучал загипсованной ногой в дверцу; он до пяти лет таскал на ноге гипс — врожденное косолапие. Молодцов хмурился и рявкал на сына.

Он в то время работал прорабом на стройке и возвращался домой поздно. Поколдовав с нарядами, Саня тут же ложился спать. Иногда он встречал Надежду с вечерних занятий в институте, и они шли в кино или мороженицу. Тогда племянник поручался мне: я тряс в полутьме его кроватку и дул ему на ресницы, чтобы он скорее заснул. За перегородкой шумно вздыхал Удилов. «Иди учи уроки, — не выдерживала Вера, живот которой уже напоминал глобус. — Я его покачаю».

— Сами, понимаешь, в кино уйдут, а другие за них отдувайся, — ворчал Удилов. — Родители называются…

Вскоре он уже не скрывал недовольства нами. Словно беременным был он, а не Вера. А однажды, когда Димка проник на их половину и прибрал в карман красивую десятирублевую бумажку, лежавшую на тумбочке, устроил истеричный скандал. Он хлопал дверьми и кричал, что Молодцовы растят из своего сына вора; он давно заметил, что у него пропадают деньги и вещи, куда он, вообще, попал и почему он должен платить за электричество поровну, если у него одна только настольная лампа, а Юрка ночи напролет учит на кухни свои дурацкие роли.

Отца в тот момент дома не было.

Молодцов стиснул зубы и, побагровев, стал молча озираться, подыскивая, чем бы хватить визжащего свояка по голове. Удилов заметил его бешеный взгляд и юркнул к себе за загородку. Там ревела на диване Вера. «Прекрати! — стонала она. — Умоляю, прекрати!..»

Удилов из укрытия назвал Молодцова бандитом и затих.

Через несколько дней Молодцовы сняли маленькую комнатку на Охте.

Отец, не зная об истинных причинах отъезда, недоумевал:

«Саня! Надежда! Чего это вдруг? Так хорошо вместе жили… А кто за Димкой присмотрит? Ведь Надька вечерами учится. И в преферанс сыграть не с кем будет. Разве я вас когда обижал?..»

— Все хорошо, деда, — обнимал отца Молодцов. Отец печально смотрел, как Надежда неумело пакует вещи в коробку. — Спасибо за все. А Надежда возьмет академку, отдохнет годик. В преферанс мы еще сыграем…

Я молча разбирал детскую кроватку. Теперь мне не придется вставать на час раньше, чтобы отнести племянника в ясли. Но было грустно.

Перегородку Удилов убрал не сразу. Однажды он посмотрел вместе с отцом футбол по телевизору и, выходя из комнаты стал перетаптываться в дверях:

— Деда, а как быть с перегородкой? Может, ее убрать, раз уж Саня с Надеждой обзавелись своими хоромами?.. Да и из ЖЭКа могут прийти — не по проекту все-таки, не положено… — он по своей манере неотрывно смотрел на отца.