Я росла во Флоренции - Элена Станканелли Страница 5

Первыми здесь нашли упокоение швейцарцы и англичане. Швейцарцы, в основном из Энгадина, были почти сплошь предпринимателями по части ресторанного дела. "Иль Паноне" на улице Пор-Санта-Мария принадлежал Фентам, а семейство Витал владело "Эльветико" в Борго-дельи-Альбицци. Швейцарскими были, разумеется, и "Эльветикино" на Соборной площади, и "Каффе дельи звиццери" на площади Санта-Кроче, а также кафе "Джилли" на улице Кальцайуоли. Швейцарцем был Джован Пьетро Вьессе, человек культуры, но тоже в прошлом коммерсант. Переехав во Флоренцию, он решил открыть литературный кабинет, где можно было найти итальянские и иностранные книги, журналы, газеты. Однако в читальный зал пускали только мужчин. На это в шутку сетовала Элизабет Барретт Браунинг. Издания охраняются драконами, говорила поэтесса, как золотые яблоки в саду Гесперид.

Элизабет прожила свою жизнь во Флоренции. До этого, пока она не вышла тайно замуж за поэта Роберта Браунинга, ее существование было ограничено стенами комнаты, где отец держал ее узницей, защищая от неведомых болезней и мнимых опасностей. Сорокалетняя Элизабет, которая уже была известной поэтессой, несмотря на затворническую жизнь, однажды получила письмо от того, кому суждено было стать ее мужем, с выражением восхищения и любви к ее поэзии. Элизабет и Роберт тайно обвенчались и уехали в Италию. Они задержались в Пизе, но скоро обосновались во Флоренции, на площади Сан-Феличе, в том Доме Гвиди, который станет свидетелем творчества их обоих. Когда жена умерла, Роберт вернулся в Англию вместе с сыном Пеном. Элизабет похоронена на английском кладбище.

Все ее книги и богатая коллекция работ о ее творчестве хранятся в читальном зале, устроенном в двух комнатках павильона у входа на кладбище. Это библиотека Джулии Болтон Холлоуэй, бывшей преподавательницы английской литературы, уроженки Лондона, долго прожившей в Соединенных Штатах. Сейчас Джулия, кажется, живет в монастыре. В тот день, когда мы встретились, на ней была обычная мирская одежда, но на голову она повязала белый платок — может, просто хотела защититься от лютого холода, который сковал надгробия и парализовал меня. Впрочем, потом она сама мне об этом сказала. Английский акцент придавал ее итальянскому какой-то постный, стародевичий оттенок. Вид захоронений привел меня в замешательство: их змеей опоясывала длинная желтая лента. Она делила кладбище на две равные половины с проходом посередине — два полукружия, напоминающие полушария головного мозга. Внутрь заходить нельзя, памятники находятся в аварийном состоянии, и из соображений безопасности посетителям приходится рассматривать их издали. В том числе памятник Элизабет, небольшой мраморный саркофаг, поддерживаемый шестью колоннами. Рядом с ним установлена единственная на все кладбище маленькая белая табличка с надписью черными готическими буквами. Подозреваю, в этом заслуга Джулии.

Кладбище расположено на склоне, так что посетитель сначала поднимается в гору, а потом спускается. Причем подъем и спуск довольно крутой. Когда идешь по склону, кажется, будто перед тобой не холм, а огромный, наполовину врытый в землю мяч. Возможно, по ассоциации с загробным миром он представляется темной стороной луны, обращенной к таинственным обитателям сумрака. А может, все наоборот и в землю глядит "правильная" половина. В таком случае живы именно те, кто ушли, и они — мерило жизни. "Я жив, а вы мертвы", — говорит Рансайтер в "Убике" фантаста Филипа Дика. Но говорит он это, подорвавшись на бомбе и отправляя послания неизвестно откуда.

Еще одна веская причина, чтобы уехать из Флоренции, аналогичная бессилию, о котором пишет Де Пизис, — синдром темного болота. Ты погружен в него настолько, что думаешь, будто оно и есть свет. Мы живы, вы мертвы. Опасные слова, особенно если они произнесены в столице красоты. Попробуйте сказать, что настоящей жизнью живут, например, только в Катанзаро. А теперь попробуйте сказать то же, но про Флоренцию. Чувствуете разницу?