Сцены из жизни за стеной - Януш Леон Вишневский Страница 5

«Почему я не боюсь засыпать и боюсь смерти?» — спросил он ее однажды, вернувшись с вокзала. Она ждала его каждое утро. С понедельника по пятницу он возвращался ровно в 9.20. В субботу — не реже двух раз в месяц он ходил на вокзал еще и в субботу — около двенадцати. Заслышав звук знакомых шагов на лестничной площадке, она наливала ему кофе, ставила чашку на стол и пододвигала стул. Ей хотелось поговорить с ним хоть несколько минут, прежде чем он закроется на целый день в своей комнате. Только в эти несколько коротких минут, пока, в очередной раз потрясенный своим бессилием, он молча сидел перед ней на расстоянии вытянутой руки, она чувствовала, что еще что-то значит для него. Они пили кофе без слов, сидя друг напротив друга. Она протягивала руки, чтобы коснуться его ладоней или запястий, и он не протестовал. В какой-то момент она чувствовала, что его руки начинают дрожать. Тогда он сразу вставал и исчезал за дверью своей комнаты. Поэтому она научилась прикасаться к нему лишь тогда, когда была уверена, что через минуту кофе в его чашке закончится. Кроме того, она купила самые большие чашки и придвинула стол торцом к стене, чтобы он сидел напротив.

«Почему я не боюсь засыпать и боюсь смерти?» — был первый вопрос, который он задал за последние несколько месяцев. До сих пор только она задавала вопросы, придумывала его возможные ответы и произносила их вслух, а он только кивал. Они сели за стол. Она старалась оставаться спокойной. Сжала руки под столом, чтобы не прикоснуться к нему случайно. И начала говорить. О том, что он нужен ей, что эта печаль минует, что она не представляет себе утра без него, что любит его, что хотела бы засыпать с ним рядом, если бы он позволил. Рассказывала о том, что точно знает: утром они проснутся, о том, что сон — это маленькая смерть для всех, и о том, как важно, чтобы он вставал рано, ведь у них еще так много дел, и что она в него верит. Ведь он еще никогда не разочаровывал ее…

Он задал ей этот вопрос больше года назад. После трех лет пребывания в состоянии, названном врачами «глубокой, неизлечимой экзогенной депрессией с элементами двуполярного состояния и невроза навязчивой идеи». Это началось, когда его уволили с работы. Проводилась реструктуризация фирмы, и он попал в список уволенных. Он работал там недолго, у них не было детей, стало быть, в социальном плане он был одним из первых кандидатов на сокращение. Настал день, когда ему просто велели освободить рабочее место и идти домой. Один из многих психиатров, с которыми она беседовала, сравнил это событие с «переломом души». Душу можно насиловать лишь до определенного момента. Потом она просто ломается, как кость ноги. С того самого дня всего за несколько месяцев ее муж погрузился в черную бездну печали, утраченных надежд и бессмысленности существования. Как-то раз он сказал ей, что чувствует себя так, словно идет по стремительно застывающему бетону. Из этого бетона его не вытянули ни прозак, ни четыре психотерапевта, которых она к нему приводила. Он перестал вставать по утрам, весь день проводил в постели. Через несколько месяцев появилась надежда. Однажды он встал, побрился, надел свежую рубашку и костюм, взял свою папку и пошел на вокзал. И стал ждать поезда в метро, чтобы ехать на фирму. Как в те времена, когда работал. Но в поезд он не садился. Когда в 9.03 тот отъезжал, он возвращался домой, они пили кофе, он молча переживал свой позор и сразу после этого закрывался в своей комнате. Это был единственный период — в абсурде поразившего его невроза — когда он был относительно нормален. Хотя бы полчаса в сутки. По совету врачей она начала участвовать в этом абсурде. Каждое утро гладила ему рубашку, вешала ее в коридоре, оставляла на столе второй завтрак, который он должен был съесть на службе, а потом ждала на кухне его возвращения, чтобы угостить кофе. Доктора знали, что будет именно так. Депрессии часто сопровождаются неврозом навязчивой идеи. Так же, как страхи. Он тоже боялся. Она часто слышала ночами, как он ходил по комнате. А однажды он признался, что не может спать, так боится опоздать на работу…

Во всем этом мудреном диагнозе она не могла смириться только с одним — что это неизлечимо. Если может срастись нога, почему нельзя надеяться, что так случится с душой? Уже четвертый день она живет в Кельне, в маленькой гостинице возле клиники. Пока что, сразу после операции, ей нельзя видеться с мужем. Профессор, который его оперировал, лицемерно, хотя и успокаивающе, назвал то, что он сделал, процедурой. Он вшил два тонких, как волос, электрода в мозг, возле гипоталамуса, отвечающего за эмоции. К электродам подведен ток. Пять, самое большее десять вольт, примерно 130 герц. Короткими импульсами. «Этого хватит, чтобы заменить ему душу», — говорит профессор, показывая на компьютере записи теста сразу после пробуждения мужа от наркоза. На экране муж улыбается. Первый раз за много лет. Совсем как когда-то…