Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова Страница 5

Когда прапрабабушка, увидела коня моего прапрадедушки, она сразу порвала на себе платье, потому что в тот день она потеряла не только мужа, но и детей. Моей прабабушке тогда было три года, а ее брату — пять. Родственники прапрадедушки отправили прапрабабушку назад в ее родительский дом, а детей забрали себе. Говорили, у моего прапрадедушки были большие стада и много серебряных монет. Все это и дом досталось в наследство его сыну, прабабушкиному брату. Но он тоже умер через несколько дней. Бабушка говорит, дяди его отравили, чтобы оставить монеты и скот себе. Мать бабушки видела, как он умирал, она ей рассказала. Он плакал и просил дать ему воды из маминого чайника, но мою прапрабабушку не пустили к нему. Говорили, она пришла в пустой дом, из которого уже забрали все ковры, сумахи, матрасы и циновки, сидела на голом глиняном полу перед станком с незаконченным ковром и долго смотрела на узоры ковра. Она хотела плакать, но перед родственниками мужа было стыдно. Когда ее сына похоронили, ей стало можно приходить к нему на могилу. Она приходила туда часто, а потом родители снова выдали ее замуж, и она перестала ходить на кладбище. Моей прапрабабушке еще повезло, ведь она была очень старой, когда ее выдали во второй раз — ей исполнилось уже двадцать.

Иногда, когда я находила на старом кладбище маленький камень, я представляла, что под ним лежит прабабушкин брат. Я даже плакала возле этого камня и, пока бабушка не видела, приносила из дома полный эмалированный чайник и лила воду на камень.

— Пей, — говорила я, — это чистая вода, не бойся.

У нашей семьи есть одна тайна, ее хранит старая яблоня в саду родительского дома прабабушки. Если будет время, я ее открою.

До свадьбы дяди оставался год, а бабушка уже начала по вечерам вязать носки из ковровых ниток на трех спицах. Эти носки были похожи на маленькие сумахи — ярко-красные с синими и желтыми узорами. Иногда к носкам пришивают кожаную подошву, чтобы служили дольше. Таких нужно было связать много, ведь бабушка будет дарить их гостям, а на свадьбу придет все село, приедут родственники из других сел. Если кого-то не позвать, обидятся. За полтора месяца до свадьбы мой дедушка начал ходить по домам, чтобы передать приглашение. Если пропустить хоть один дом, обида будет на всю жизнь, и здороваться перестанут.

В том году ураза-байрам пришел в конце апреля. Все открывали уразу, готовили много чуду с мясом и курзе с мокрицей и пастушьей сумкой. Траву мы собирали у нас в саду под фруктовыми деревьями. Особенно много было мокрицы. Мы собрали три чана травы, перебрали ее, очистили от корешков, хорошенько промыли. Мама мелко нарубила траву ножом, добавила сырые яйца, толченный грецкий орех. Бабушка раскатала тесто, вырезала из него стаканом кругляшки, и мы лепили курзе с травой.

— Только урусы не умеют лепить курзе, — говорила бабушка, — они лепят пельмени.

Я тогда не знала, кто такие урусы, у нас в селе урусы не жили, но я тоже не умела лепить курзе. Нужно было так соединить края теста, чтобы получилась косичка. Трава давала сок, тесто намокало, и лепить становилось еще трудней. Я боялась: если не научусь лепить курзе, то превращусь в уруса. Бабушка смеялась и говорила: «Если не научишься, никто замуж не возьмет. Будешь как Нажабат».

Нажабат жила в соседнем доме. Ей было двадцать восемь лет, она была очень старой. В молодости к ней посватался парень из соседнего дома с другой стороны. Это был такой позор для ее родителей, потому что эти две семьи всегда дружили. У них во дворе была общая калитка.

— Совести у них нет, у этих Улубековых, — сказала бабушка, быстро работая пальцами: за минуту она могла слепить десять курзе. — Так опозорили Нажабат, что больше никто не захотел на ней жениться.

Если бы между дворами не было калитки, родители Нажабат могли бы согласиться. Но калитка была, в детстве Нажабат с тем парнем бегали через нее и играли в одном дворе, поэтому он был ей как брат. Какой позор жениться на девушке, которая тебе как сестра! Грех какой! Когда Улубековы опозорили наших соседей сватовством, их сыну пришлось уехать из нашего села, потому что на годекане старики его осудили. А Нажабат прятала свой позор дома и редко выходила на родник. Ее братья забили калитку гвоздями и перестали здороваться с Улубековыми.

Через несколько лет тот парень вернулся из России. Он так разбогател, что начал строить кирпичный дом. Он мог взять любую девушку, и любая бы с радостью пошла за него, но он снова прислал к соседям родственников и дорогие подарки. Говорили, среди подарков было даже кольцо с большим красным камнем. Их семья согласилась, хотя Нажабат уже была старой девой и ухаживала за детьми братьев. Старики на годекане ругались и качали папахами недовольно — зачем такой позор на наше село? Если в другом селе узнают, то будут смеяться над нашим селом. Зачем нам это? Но Аллах этих Улубековых наказал, и правильно сделал. За несколько дней до свадьбы тот парень утонул в реке — и правильно ему. Его кирпичный дом так и остался недостроенным. Братья Нажабат опять перестали здороваться с Улубековыми. Теперь, встречая друг друга на дороге, они все время отворачиваются и смотрят в сторону, как будто видят там что-то интересное. Клянусь Аллахом, я тоже туда смотрела — ничего интересного там нет!

Ой, как я боялась стать как Нажабат. Я очень старалась слепить косичку.

Мама готовила чуду — раскатывала маленький тонкий круг, клала на него фарш, закрывала другим тонким кругом, защипывала края, жарила на сковороде и обмазывала маслом.

Ураза-байрам — это большой праздник для нас, потому что в домах много еды и сладкого. Бабушка принесла из магазина большую коробку пряников и полмешка карамельных конфет. Она поставила их у двери, и на другой день утром, когда к нам пришли дети из других домов с пакетами в руках, она насыпала всем конфет и дала по прянику.

— Иди вместе с ними, — сказала она мне.

Я тоже взяла пакет и пошла. Дождей давно не было, и дорога засохла как есть — со следами от коровьих копыт, галош и телег. По бокам появилась молодая трава, и горы тоже позеленели.

Честное слово, как не люблю я смотреть на горы зимой — они бывают серые, невеселые, как дед Ахмед, который с утра до вечера сидит на годекане. Зимой они похожи на старую папаху со свалявшейся шерстью. У дедушки тоже такая. В детстве я расчесывала ее и завивала пучки шерсти пальцем, но она не становилась кучерявой — слишком давно был зарезан баран, из которого ее сшили.

Когда возвращается солнце, уходит снег и горы снова распускаются, мне кажется, у меня внутри играет музыка. Я могу петь весь день.

Мы стучали в дома, начиная от нашего, не пропускали ни одного, и прошли все село до дома генерала Казибекова. Как только нам открывали дверь, мы протягивали пакеты и поздравляли с праздником. В наши пакеты сыпались печенье и конфеты, иногда среди них попадались шоколадные. В доме генерала его жена насыпала в наши пакеты зефир. Я понюхала его, он пах как мыло, и сразу съела. Бывает же, некоторые люди живут так хорошо, думала я, у них есть зефир. Наверное, у генерала такая же хорошая работа, какая была у моего отца.