Вспоминать, чтобы помнить - Генри Миллер Страница 5

Глупо говорить о ничтожности лозунгов, навязанных воюющим народам виновниками бойни. Мало кто из порядочных людей поверил этим броским фразам. Зачем же в таком случае мы воевали? Очевидно, затем, чтобы победить. Выиграть войну и вернуться к так называемой нормальной жизни. Какова же эта наша «нормальная жизнь»? И до какой степени она действительно нормальна? Мало кто из нас верит, что эта жизнь, к которой все мы мечтали вернуться, по-настоящему хороша. В каждой стране, богатой или бедной, демократической или фашистской, условия жизни были невыносимыми. Возможно, люди не обсуждали открыто свое положение, но оно было ужасным. В частной беседе, в семейном кругу, за закрытыми дверями — повсюду были одни и те же жалобы. Люди говорили друг другу, своим женам и детям: «Это не жизнь. Надо положить этому конец». А затем вдруг в тех странах, где шла так называемая нормальная жизнь, граждан предупредили, что они могут лишиться даже этого эрзаца и получить то, что угрожают навязать враги; их заверили, что им лучше принести в жертву свои жизни, отдать все, что у них есть, за это псевдосуществование, в противном же случае наступит вечный ад, вечное рабство. И каждая из пораженных страхом стран послала на битву множество крепких, здоровых мужчин (и женщин, а подчас и детей), чтобы те убивали друг друга. Бросив с неба небольшой предмет, мы, американцы, показали фокус, одержав с его помощью победу в войне. У нас была на руках козырная карта. И мы открыли ее.

Многие справедливо удивляются, почему мы, имея в своем распоряжении такие козыри, не положили повсюду конец тирании, несправедливости, нищете и лишениям. Мы могли бы освободить гораздо большую территорию — и не для роста собственного могущества, а для того, чтобы создать лучший, более разумный миропорядок. Если мы смогли одним махом уничтожить все население в далеком японском городе, что нам стоило устранить всех маленьких цезарей, которых мы с удовольствием обдаем презрением и высмеиваем. Однако тогда нам пришлось бы убрать кое-кого и в собственной стране, не говоря уже о том, что и к союзникам надо было бы применить те же санкции. Я сознательно выражаю свои мысли предельно просто, чтобы каждый понял, о чем тут говорится. Вопрос заключается в следующем: «Почему мы этого не сделали?» Тогда сразу же встает другой вопрос: «А кто такие мы?» Сразу понятно, что ты — это нечто несущественное. Мы — всего лишь народ. Мы не развязываем войны — это делает правительство. Если мы, народ, сами вознамерились бы провозгласить Четыре Свободы, то что могло бы нам помешать, учитывая, что мы выиграли войну и имели про запас козыри? Но нет, мы всегда были лишь пушечным мясом. То же относится и к тем людям, которые зовут себя «мы, итальянцы», «мы, немцы», «мы, русские». Мы делаем все, чтобы уничтожить друг друга, и — ничего, чтобы сохранить. Мы выбираем себе в вожди тех, кто, как нам подсказывает сердце, непременно предаст нас. Позволяя другим решать за нас, что нам делать, мы, однако, удивляемся, когда они просят отдать им нашу жизнь.

В романе «Да пребудет моя радость» крестьянин Журден говорит: «Есть одна вещь, в которую я не верю, а именно в то, что кто-то сознательно хочет, чтобы мы были несчастны. Я думаю, мир задуман так, чтобы всем было хорошо. А наши несчастья — что-то вроде болезни, в которой мы сами повинны, — лихорадка, плохая вода и то зло, которое мы передаем друг другу, когда дышим одним воздухом. Знай мы, как нужно жить, думаю, болезней бы не было. Мы привыкли к тому, что вся наша жизнь — борьба; мы словно барахтаемся в воде, стараясь удержаться на плаву. И так всю жизнь. Нам приходится постоянно держать под контролем даже своих животных, семена, растения, деревья. Целый мир, похоже, против того, чего мы хотим. Словно назло. И в конце концов у нас ко всему вырабатывается отвращение. Думаю, отсюда и старость... Мир заставляет нас проливать кровь. Может, поэтому мы бессознательно вырабатываем особый ее состав, полный отвращения ко всему, и замещаем ею прежнюю свою кровь — ту, которая несла желание по всему телу — по рукам, бедрам, сердцу, животу, легким, теперь же вся эта огромная система кровообращения разносит по нашим телам только одно отвращение».

Я надеюсь в будущем написать третий том «Кошмара»*. И рассказать в нем только о том, что могло бы быть. Другими словами, написать воображаемую историю страны в свете тех надежд, которые она когда-то подавала. Я тоже верю в то, что «мир задуман так, чтобы всем было хорошо». И постоянно получаю этому подтверждения. Меня, уроженца изначально благословенной земли, чуть ли не с младенчества не покидала уверенность в том, что нам подвластно почти все. В моих ранних воспоминаниях присутствует ощущение изобилия, мира, радости. Золотые дни детства я провел в довольно простой среде. Мои родные были скромными, ничем не примечательными людьми. Правда, в том, что они были потомками иммигрантов, было некоторое преимущество. Но разве не все мы здесь, в Америке, находимся в том же положении? Именно иммигранты создали нашу страну. Нас всех делает американцами, а не просто сыновьями и дочерьми иностранцев, вера в то, что мы можем сотворить чудо. Мы родились где-то посредине рога изобилия. Нам не дышали в спину враги — за исключением разве что «матушки-метрополии» Англии. У нас были хорошие намерения. И никакого желания покорить мир и верховодить им.

* Настоящая книга — продолжение книги Миллера «Аэрокондиционированный кошмар» (1945).

Сегодня все это в прошлом. Нас вынудили вмешаться вдела остального мира, нас заставили выложить денежки, а также завести врагов и сражаться с ними. В процессе этих занятий нас также подтолкнули к рассмотрению и изучению самих себя. Мы были вынуждены задать себе вопросы: кто мы? силы добра или зла? В том, что мы являемся большой силой, сомнений не было, и это налагающее ответственность знание пугало нас. Большинство американцев задают себе вопрос: «Что нам нужно сделать для мира теперь, когда мы его разрушили? Снова восстановить?» Многие из нас не знают, сможем ли мы когда-нибудь протрезветь — ведь мы вдребезги пьяные, нас пьянит стоящая за нами сила. Несмотря на свое постоянное падение, мы упрямо повторяем, что хотим только мира. И, однако, никогда прежде мы не были так готовы к войне, никогда так не жаждали ее. Похоже, мы сами кличем беду. Словно грозный бандит, распугавший всю округу, мы стоим, вопрошая: «Кто следующий?» Говоря «мы», я имею в виду не народ, а только правительство Соединенных Штатов. Наше правительство, как и любое другое, изо всех сил старается представить дело так, будто бы защищает интересы своих граждан. Как будто у каждого Тома, Дика и Гарри есть свои интересы за рубежом, которые он стремится сохранить. Нам рассказывают о неких нефтяных месторождениях в отдаленных регионах земли, убеждая, как важно для нас, чтобы та или другая страна не установила над ними контроль. (Об этих месторождениях говорится так, будто они на ничьей земле.) Нас предупреждают, что следующая война, возможно, произойдет из-за этой нефти. Когда придет время, простых людей Америки, России, Англии и прочих стран будут обрабатывать при помощи умелой пропаганды, доказывая, как важно, чтобы за их короткую жизнь одна из упомянутых стран получила контроль над этими нефтяными ресурсами. Нам внушат, что это «мы» нуждаемся в нефти, что это наша жизнь напрямую зависит от обладания месторождениями. К этому времени вполне вероятно, и даже очень вероятно, что одной из крупных держав удастся отыскать способ достичь Луны или одной из ближайших планет. Принимая во внимание повсеместный страх, недоверие, панику и тревогу, можно догадаться, что соседние планеты постараются превратить в своего рода склады, где будут прятать по мере изобретения все более чудовищное оружие массового уничтожения. Все возможно.