Апельсиновая Девушка - Юстейн Гордер Страница 5

Я подумал: давай, отец, рассказывай. Рассказывай об Апельсиновой Девушке. Я весь внимание. Потому что пришел день и настал час читать твой рассказ.

История об Апельсиновой Девушке началась однажды ранним вечером, когда я стоял перед Национальным театром и ждал трамвая. Это было в конце семидесятых годов поздней осенью.

Помню, я стоял и думал о медицине, которую как раз начал изучать. Мне трудно было представить себе, что когда-нибудь я стану настоящим врачом и буду принимать настоящих больных, которые придут ко мне и доверят мне свою судьбу. Я буду сидеть в белом халате перед большим письменным столом и говорить: «Вам надо сделать анализ крови, фру Йенсен». Или: «И давно это у вас началось?»

Наконец показался трамвай, я увидел его издалека, сперва он проехал мимо Стуртинген и пополз по Стуртингсгатен. Потом меня всегда немного тревожило, что я никак не мог припомнить, куда я тогда ехал. Но как бы там ни было, вскоре я сел в синий трамвай, идущий во Фрогнер, в нем было полно народу.

Первым делом я обратил внимание на забавную девушку, стоявшую в проходе с большим бумажным пакетом, полным спелых апельсинов. На ней был старый оранжевый анорак [2], и я еще подумал, что пакет, который она прижимает к себе, такой большой и тяжелый, что она может выронить его в любую минуту. И все-таки мое внимание в первую очередь привлек не пакет, а сама девушка. Я сразу понял, что она не такая, как все, в ней было что-то невыразимо таинственное и очаровательное.

Я заметил, как она глянула на меня и как будто выделила из толпы пассажиров, вошедших в трамвай. На это ушла одна секунда, и мы с ней как будто заключили друг с другом тайный союз. Я не успел войти, как ее твердый взгляд завладел мною, и, кажется, я первый отвел глаза, потому что в ту пору был необыкновенно застенчив. Однако за все время этой недолгой поездки я отчетливо понимал, что уже никогда не забуду эту девушку. Я не знал, кто она, не знал, как ее зовут, но с первой минуты она получила надо мной почти неограниченную власть.

Девушка была на полголовы ниже меня, у нее были длинные, темные волосы, карие глаза, и ей было, как и мне, лет девятнадцать. Подняв глаза, она словно кивнула мне, хотя даже не шевельнула головой, улыбнулась насмешливо и дразняще, словно мы были знакомы или — не побоюсь так сказать — когда-то, давным-давно, у нас была одна жизнь на двоих. Напоминание об этом я прочел в ее темном взгляде.

От улыбки у девушки на щеках заиграли ямочки, но совсем не из-за них мне показалось, что она похожа на белку, во всяком случае, она была такая же хорошенькая. Если у нас с ней и вправду была когда-то одна жизнь на двоих, значит, на том дереве было две белки, и мысль об этом, о беличьих играх с этой таинственной Апельсиновой Девушкой, пришлась мне по душе.

Но почему она так иронически, почти вызывающе, улыбается? И кому она улыбается на самом деле, мне или своим приятным мыслям, чему-то, что всплыло у нее в памяти и не имеет ко мне ни малейшего отношения? Может, она смеется надо мной? Над этим тоже следовало подумать. Но ничего забавного в моей внешности не было, по-моему, я выглядел совершенно обыкновенно, и уж скорее она, а не я, могла показаться смешной с этим прижатым к животу огромным пакетом с апельсинами. Да-да, наверное, над этим она и посмеивается, над своим видом. Наверное, ей свойственно обостренное чувство самоиронии. Ценное качество, которым могут похвастаться далеко не все.

Я не осмеливался снова встретиться с ней глазами. Глаза мои не отрывались от большого пакета с апельсинами. Сейчас она его выронит, подумал я. Только бы этого не случилось. Но как раз это и случилось.

В пакете было не меньше пяти килограммов апельсинов, а может, и все десять.

Трамвай тащится по Драмменсвейен. Постарайся представить себе эту картину. Его дергает и качает, он останавливается возле американского посольства, останавливается на Солли пласс, и тут, перед самым поворотом на Фрогнервейен, происходит то, чего я боялся.

Трамвай неожиданно накреняется, так мне, во всяком случае, показалось, Апельсиновая Девушка едва не теряет равновесия, и я понимаю, что должен спасти этот огромный пакет с апельсинами. Сейчас… только сейчас!

Тогда-то я, по-видимому, и допустил роковую ошибку. Представь себе, как это было: я быстро протягиваю руки, одной поддерживаю снизу коричневый бумажный пакет, а другой обхватываю девушку за талию. Как думаешь, что случилось потом? Разумеется, девушка в оранжевом анораке выронила из рук пакет с апельсинами, а может, это я вышиб его из ее крепких объятий, словно меня охватила ревность к нему и мне захотелось устранить его со своего пути. Результат был плачевный, потому что тридцать или сорок апельсинов посыпались на колени пассажирам и раскатились по всему трамваю. Я совершил много глупостей в своей жизни, но эта превзошла все, такого стыда я больше уже не испытал никогда.

Но не слишком ли много я пишу об апельсинах, пусть себе еще немного покатаются по трамваю, потому что не они главные в этой трамвайной истории. Девушка мгновенно обернулась ко мне, она больше не улыбалась. Сперва она как будто огорчилась, во всяком случае, по ее лицу скользнула темная тень. Не знаю, о чем она подумала, откуда мне это знать, но было похоже, что она вот-вот заплачет. Словно каждый апельсин из этого пакета имел для нее особое значение. Понимаешь, Георг, мне показалось, что каждый из них был совершенно незаменим. Это длилось недолго, через мгновение она оскорбленно поглядела на меня и ясно дала мне почувствовать свою вину. Да, я сломал ее жизнь, не говоря уже о своей. Разрушил свое будущее.

Жаль, что тебя не было там, ты бы меня спас, сказал бы что-нибудь смешное. Что разрядило бы обстановку. Но в то время в моей руке еще не лежала маленькая детская ручка, это было за много лет до твоего рождения.

В глубоком смущении я опустился на четвереньки и начал собирать апельсины среди грязных сапог и ботинок, но успел подобрать лишь ничтожную толику. Пакет, в котором они лежали, разорвался, и я быстро понял, что он больше никуда не годится.

Когда я сообразил, что лежу ниц пред молодой девушкой, лежу ниц в буквальном, а не в переносном смысле, меня охватило горькое веселье. Самые добродушные пассажиры начали посмеиваться, раздраженных гримас тоже хватало, трамвай был битком набит. Мне стало ясно, что свидетели происшедшего считают меня его виновником, хотя на самом деле мое движение было просто неудачной благородной акцией по спасению апельсинов. И последнее, что осталось у меня в памяти об этом злосчастном трамвае: с руками, полными апельсинов, — две штуки я сунул в карманы брюк, — я стою перед девушкой в оранжевом анораке, она смотрит мне прямо в глаза и говорит язвительно: «Ах ты ниссе [3]несчастный!»

Это был откровенный упрек, потом к ней вернулось чувство юмора и она сказала полунасмешливо, полупримирительно: «Может, дашь мне хоть один апельсин?»