Лето бабочек  - Хэрриет Эванс Страница 5

Я всегда любила город за то, как он хранил свои секреты, и чем больше ты его изучаешь, тем больше он тебе дарит. Я любила маленькие Аллеи Сохо, старые эмалированные вывески на хозяйственных магазинах, рекламу лекарств от сифилиса, нарисованную на домах в Блумсбери. Широких, прекрасных кариатид, поддерживающиех апсиду Новой церкви Святого Панкраса на Эстон-роуд, деревянную черепаху и лягушку на лестницах в Либерти, древнюю реку Вестбурна, текущую через стиснутый искусственный тоннель над платформой метро Слуан-сквер. Потайные переулки и дома, тянущиеся от Клеркенуэлл Грин, как ленты на майском дереве, отсутствующие куски Музея Виктории и Альберта, который бомбили в войну… Здесь я чувствовла себя в безопасности, посреди драмы, рокота и восторга жизни. В городе такой величины ты не так уж и важен. Твои проблемы ничтожны. Лондон каждый день тебе об этом напоминает.

В пять тридцать Бекки, Сью и я выключили свои компьютеры и надели пальто. Работа в «Горингс» заканчивалась для нас по расписанию, в то время как остальные – настоящие адвокаты – оставались подольше. Я попрощалась с Бекки и Сью как можно веселее. Они ушли вместе, веселые, пожелав мне хорошего вечера. Оставшись одна в теплом ресепшене, я медленно прошлась вдоль него, проверяя выключатели, и голова ныла от усталости. По пути к выходу я закинула письма, которые я печатала, в кабинет Брайана на подпись.

– Спасибо, – сказал он, просматривая их.

– Хм… Ладно. Ой. Ой… О боже. Оу. Нет. Нет. – Он протянул письма обратно.

– Нина, ты напечатала «клиент» как «клинет». Трижды. И еще два раза «там» вместо «их». И вот тут нет адреса.

Я хотела извиниться, но слова почему-то застряли у меня в горле. Я забрала письма, не говоря ни слова, повесив голову.

– Сделаешь это завтра. Они не срочные. Эм… Сегодня все хорошо, Нина? – сказал Брайан, смотря на меня, положив руки на стол, тихонько постукивая по нему пальцами.

– Конечно, – ответила я.

– Тогда ладно. И вот еще. Ты напечатала «Уважаемая мисс Бэгз». Ее фамилия Бар. Мисс Бар. Я имею в виду, это большая разница, Нина…

– Мистер Робсон, – сказала я вдруг, с трудом сглотнув. – Можно мне кое-о чем вас спросить?

Он кивнул.

Я даже не знала, как сформулировать вопрос.

– Если бы вы думали, что кто-то, кого считают погибшим, на самом деле не погиб, могли бы вы как-то выяснить это?

Брайан Робсон даже не вздрогнул, что всегда делало ему честь.

– А тебе до этого сообщали, что человек погиб?

– Да.

Он сложил руки вместе.

– Что касается самой смерти. О каком времени и месте мы говорим?

– Ну, хм… Джунгли Амазонки, – ответила я. Я знала, что мои слова звучат безумно. – В марте 1986-го.

– Понятно. Это немного осложняет дело, но я думаю, что можно… – Он внимательно на меня посмотрел. – Смотри, Нина…

Я прервала его:

– Я хотела узнать, может быть, существует какой-то реестр, где можно проверить, если кто-то отсюда умер за границей?

– На самом деле, нет. А свидетельство о смерти было выписано – ты не знаешь?

Я покачала головой.

– А было уведомление о смерти?

– Типа того. Статья в газете. В «Таймс».

– Ну, «Таймс» обычно не врет, Нина, – он тихо засмеялся, – во всяком случае, так было раньше.

– Точно. – Я постояла на одной ноге, потом на другой и поняла, что он хочет домой.

– Хорошо, ничего страшного. Наверное, это не так уж важно.

– Могу я тебе еще чем-то помочь?

Хороший, добрый мистер Робсон. На свой восемнадцатый день рождения он купил себе клюшку для гольфа, и когда он первый раз приехал из Ямайки в Бристоль, местный гольф-клуб не принял его из-за цвета кожи, поэтому он сдал клюшку и накупил книг. Он там никого не знал, поэтому большинство вечеров он сидел дома и читал. В конце концов он сделал вывод, что если все равно будет сидеть дома, то надо хотя бы учить что-то новое. Поэтому он получил степень юриста в Открытом университете. Ему было двадцать два.

Я подумала о темных сверкающих глазах той женщины, о том, как открыто она смотрела на меня. «Ты…»

– Наверное, я схожу с ума, – сказала я. – Забудьте. Все хорошо.

– Не выглядит, что все хорошо, – сказал он тихо. Его голос был такой добрый, что меня это немного сбило с толку.

– Спасибо. – Я пробормотала что-то вроде «меня ждет мама» – фраза, которую говорят все воспитанные взрослые, если вообще такие есть, – и побежала по ступенькам, застеленным потертым линолеумом, еле сдерживая слезы.

От меня такого не ожидали, вот почему Брайан Робсон расстраивался насчет меня. Он читал мое резюме. Он считает, что к этому времени я уже должна быть профессором или получить грант на учебу в Йеле. На мне лежало проклятье умников.

Мне предлагали место лектора по английскому в Брасенос-колледж, куда ездил мой отец. Но вместо этого я выбрала Университетский колледж Лондона, потому что в этом случае я могла остаться дома – ну разве не малодушно? Я собиралась стать учителем. По крайней мере, это то, чего я хотела. Учитель английского. Но у всех остальных были другие планы. «Да, разумеется, – сказала однажды моя классная руководительница. – У каждого должен быть под рукой план. Но в твоем случае, дорогая, должна быть самая отчаянная цель, которую только можно себе представить».

О, как, наверное, она во мне разочаровалась. Я получила диплом по английской литературе. Я защитила магистерскую по детской литературе. Я собиралась защитить диссертацию: мне дали гранд от фонда и я была готова. Я все еще надеялась, что смогу покорить Оксбридж или, еще того хуже, Америку, и Университетский колледж Лондона убедил меня в том, что мой материал тянет на докторскую; у меня даже был научный руководитель, профессор Энджелл, и он отвел меня в сторонку и сказал, что, если я хочу, я могу подавать заявку в товарищество де Соуза: выдается только раз в пять лет особо отличившимся студентам, и только в редком случае, и т. д. Но в то время мой брак разваливался на куски, и весь этот бардак означал… Ну… В итоге я не защитила диссертацию.

Хотя это я предложила развестись, Себастьян, казалось, легче оправился от нашего разрыва. Он просто стряхнул все с себя и пошел делать крутые вещи – защитил докторскую в Конраде (ух, ты), написал книгу в соавторстве, читал лекции по всему миру. А я не сделала буквально ничего, кроме своей работы. Я два раза подряд упустила шанс подать заявку в подготовительный колледж для учителей, потом я подала ее, но меня не приняли. Так что мне еще повезло, что меня взяли в «Горингс». Но мою работу мог бы делать (и делать лучше) почти кто угодно: кто-то, кто помнит, что нужно заказать новые ручки, и кто сможет починить принтер, когда он зажевывает бумагу. Бекки – адвокат-стажер, причем всю свою жизнь она только и делает, что записывается на ногти и листает каталоги для матерей. Она квалифицированный бухгалтер – по вечерам ведет счета своего ресторана. У всех этих людей есть квалификации – даже призвания, – и потом они все едут в западную часть города и живут там своими полноценными жизнями.