Тень скорби - Джуд Морган Страница 48

Шарлотта спрятала письмо в укромное место, где барышни не доберутся до него и не пустят на папильотки. Несколько недель спустя она достала его, перечитала и аккуратно написала на конверте: «Совет Саути хранить вечно. Роу-Хед, апрель 21, 1837». Так она отметила свой двадцать первый день рождения.

Возможно, это был предпоследний шаг по тропинке к безумию возле потухшего камина. А последний совершился, когда Энн заболела и Мария с Элизабет начали смотреть на нее наполненными болью глазами.

Они все чаще стали занимать помыслы Шарлотты. В сновидениях, в мыслях или где-то между ними, где она все больше и больше блуждала, пока семестр сменялся семестром, а надежда превращалась в шелуху. Самый яркий сон был о том, что она приехала домой и увидела там Марию и Элизабет — не мертвых, а повзрослевших, ставших молодыми женщинами. Но поменявшихся: холодных, умных, манерных, взирающих на гостиную с утонченным презрением. Что до Шарлотты — о, дорогая, это все? Что случилось? Это все, чем ты смогла стать? Их внимание подобрало ее, а потом бросило, точно блеклое кружево.

Проснувшись, Шарлотта оставила сон при себе. Отмахнуться от него? Это не принесет обычного утешения. Что тут скажешь? Ах, слава Небесам, что это лишь сон: слава Небесам, что они все-таки мертвы.

Энн какое-то время скрывала свою болезнь. Это не Эмили, откровенно и целенаправленно не желавшая цепляться за жизнь, которую она не выбирала. Энн, как она когда-то сказала, хотела учиться и делала успехи. Но вскоре скрывать жар и затрудненное дыхание стало невозможным.

Прогулка в церковь утомила ее. Ей пришлось сесть на каменную стену, чтобы унять хриплое, тяжелое дыхание. Шарлотта села рядом. Она посмотрела на тонкую палочку запястья между манжетой и перчаткой. От воспоминаний и ужаса помутилось в голове, однако голос довольно спокойно произнес:

— Энн, твое здоровье серьезно пошатнулось. Я попрошу мисс Вулер послать за доктором.

И доктор сказал: да, трехдневная малярия, тяжелое для здоровья время года (невероятно, что снова приближаются рождественские каникулы, будто время тоже разлетается на куски), и мы должны быть осторожными; да, щадящая диета и покой. А теперь скажите, как поживает превосходный отец мисс Вулер? Ему жаль это слышать, хотя он уверен, что мистеру Вулеру оказывают самую лучшую медицинскую помощь, и если он может оказаться полезен…

— Чахоточная? — переспросила мисс Вулер, собираясь откусить кусок хлеба с маслом. Он был очень похож на нее — белый с золотистым, благотворный и мягкий. — Дорогая моя Шарлотта, мне понятна ваша тревога, но врач ничего об этом не сказал. Я тоже не вижу никаких признаков этого, да и ваша сестра не жалуется на подобные симптомы.

— В том-то и беда, — сказала Шарлотта, присаживаясь тем вечером на кровать рядом с Энн. — Ты почти ни на что не жалуешься.

Энн изнуренно улыбнулась.

— Лучше быть безропотной. Как же звали того человека, что разбивал все эти великолепные сады? Браун, Браун Талантливый [34], да. Мне всегда нравилось это имя. Я возьму себе что-то похожее. Энн Безропотная — такой меня будут знать потомки.

Шарлотта спрятала улыбку.

— Не надо. Не говори о потомках. И потом, иногда можно и пожаловаться, правда?

Правда? Этот вопрос эхом плясал по ее мыслям и череде дней, пока Энн лежала в кровати. Улучшения не было заметно, а мисс Вулер скользила мимо, советуя немощной маленькие угощения, и Роу-Хед в глазах Шарлотты переплавлялся в Коуэн-Бридж; в коридорах ей слышалась тяжелая поступь Кэруса Уилсона; наконец она стала впадать в ярость.

— Боюсь, вы слишком близко к сердцу принимаете нездоровье вашей сестры, Шарлотта: вы просто-таки изводите себя этим, — заметила мисс Вулер однажды вечером, когда Шарлотта читала ей и была невнимательна. — А теперь мне весьма интересно услышать завершение этой главы, только как следует прочтенное, и…

— А мне весьма интересно здоровье моей сестры, сударыня! — крикнула Шарлотта, бросая книгу. Внезапно все переменилось: последствия — лишь крошки, которые нужно смести со стола. — Я видела слишком много болезней в своей семье, чтобы спокойно относиться к этой. Я думала, вы поймете.

— Шарлотта, в этой грубости не было никакой нужды. — Мисс Вулер собрала юбки и слегка надула губы, будто попробовала что-то горькое.

Небо помыслов Шарлотты наполнилось огнями фейерверков.

— В вашем мире ни в чем нет никакой нужды, не так ли? Что-то неприятное? Отложим в сторону, сделаем вид, что его не существует, потому что вы даже на секунду не должны испытывать дискомфорта. Что ж, мне жаль, сударыня, но это правда…

Невероятно, мисс Вулер плакала. На миг Шарлотта ощутила себя на сцене, среди огней рампы и рисованных декораций. Но нет, эти роли настоящие. И что-то в этих мяукающих слезах разожгло в ней новую вспышку ярости.

— Если я извожу себя, то лишь потому, что я видела, как мои старшие сестры умерли от чахотки. И я не позволю, чтобы от этого отмахивались, будто это не имеет значения. И не буду тихонько сидеть рядом и помалкивать, потому что я сделана из крови и плоти, сударыня, из плоти и крови, а не из мрамора, фарфора и чертовой вышивки…

Недолго длилось оно, это горение, и физически ограничилось всего лишь жестами, ударом руки по звякнувшему чайному столику; однако впоследствии Шарлотта ощущала его как ужасающий взрыв, после которого все вокруг осталось выжженным и оглушенным, включая ее саму. Раскаяние было где-то рядом, но сейчас его заслоняло совершенно новое чувство: власть. Никогда раньше она ее не знала.

Мисс Вулер плакала и плакала.

— Мне на самом деле… на самом деле трудно с проявлениями такого рода чувств. Я не знаю, что делать.

— Я тоже, сударыня. Но знаю, что нам лучше быть порознь, — это все.

В ту ночь она лежала без сна, вглядываясь в раскаленный докрасна ландшафт, усыпанный огромными валунами страха. Два дня спустя в прихожей стоял папа, растрепанный и торопливый. Неужели это снова может стать Коуэн-Бриджем? Нет, жизнь, конечно, не допустит такой устрашающе точной симметрии. Коротко и нестройно отыграл квартет: Шарлотта возражала против того, что не догадывалась о приезде папы; мисс Вулер сквозь слезы повторяла, что не знала, как еще поступить; папа пытался втиснуться со своими замысловатыми комплиментами; ну а Энн уверяла, что чувствует себя гораздо лучше. Сестры Марриотт и Листер таращили глаза с порога классной комнаты. Ох, уж эти Бронте: жуткие личности, н-да, но чрезвычайно забавные.

И наконец, после сборов мисс Вулер позвала Шарлотту к себе в гостиную и сказала, очень просто, без слез, глядя в окно:

— Дорогая Шарлотта, я не хочу вас терять.

Шарлотта ответила:

— Я не хочу потеряться.

Вот так она уехала домой раньше, вместе с Энн, на рождественские каникулы, чтобы больше не вернуться в Роу-Хед. Мисс Вулер сказала все, что нужно было сказать. И, кроме того, что ей еще оставалось?