Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - Пьер Бетанкур Страница 48

Как следствие, он катил с собою и немало мертвых комов, и те в конце концов провоняли бы, не потрудись он их тщательно заделать в надежде сбагрить с рук, поменять на что-либо на одной из тех многочисленных ярмарок, на которых навозники обтяпывали между собой свои темные делишки. Так как их хлебом не корми, а дай понаделать катышей для всего, что в их представлении имеет хоть какую-то ценность, вплоть до их собственных выделений, ибо это завзятые говноеды — у нас еще будет повод к этому вернуться, — но также и всевозможное пропитание: дикие ягоды, грибы, мелких грызунов, которых они с аппетитом поглощают в продвинутой стадии разложения, так как они интернируют туда сверх того любую живую душу, какую угораздило попасться им под руку, начиная с членов своей семьи, женщин, малых детей и стариков, которые могли бы тормозить их в пути или необдуманными инициативами нанести вред их затеям, эти базары дают повод для всевозможных сюрпризов, всевозможных недоразумений. Заявившись туда с катышами, наполненными лишенным какой-либо ценности материалом, тот, кто наделен чутьем, мог провернуть самый что ни на есть выгодный обмен, и, придя в полной нищете, с комьями, отличающимися разве что благовидным обликом и изысканными тонкостями обманной патины, убраться восвояси щедро наделенным женщинами и детьми, ульями, птичьими гнездами и даже мелкой дичью, до коей они большие охотники. При этом нельзя забывать об обмене эпитетами и тумаками, без них сплошь и рядом не обходились подобные сделки, о преследованиях, грозивших нечистому на руку партнеру, который, проворачивая прибыльное мошенничество, с выгодой для себя воспользовался неопознанным характером своих катышей и ложными заявлениями: тот, кто считал себя облапошенным, отправлялся в погоню за тем, кто его «прокатил», дабы любыми средствами вернуть вымороченное. Благодаря этим базарам мне было суждено пройти через руки разных владельцев, часто по недосмотру, ибо, поскольку было известно, что я — заморская птица, мой обладатель не пренебрегал ничем, чтобы сохранить меня в своем владении; так я познакомился в одной груде шаров с навозником, попавшим в заточение к собственной жертве, — то был, как я в дальнейшем имел возможность убедиться, весьма ушлый проходимец — и тот обещал, если я сумею его освободить, снабдить меня запасом катышей и сделать богатеем. Поскольку новый хозяин время от времени выпускал меня поработать над его катышами, я в свою очередь изрядно наловчился в их изготовлении и намеревался припрятать режущий инструмент — зуб грызуна на рукоятке из человечьей кости, — которым пользовался для срезания листьев и лиан, необходимых при их выделке, чтобы меня заточили в моем обиталище с ним вместе. К несчастью, хозяин отличался крайней недоверчивостью и каждый раз учинял мне самый пристальный досмотр, прежде чем вновь запечатать в коме, без колебаний обследуя пальцем все пригодные для сокрытия чего бы то ни было отверстия. Пришлось долго дожидаться, прежде чем я смог его обмануть, но его надсмотр все же дал слабину, и мне удалось скрыть один такой зуб под грязью внутри своего катыша — в полной решимости воспользоваться им, как только предоставится случай, для своего освобождения. Тогда я и не догадывался, что моя предусмотрительность окажется бесполезной и что привходящие обстоятельства придут мне на помощь куда более действенным образом, чем то под силу самому досконально задуманному плану.

II

Что касается женщин, то мой тогдашний хозяин, несмотря на преклонный возраст, оставался до них весьма и весьма охоч и с большим тщанием следил, чтобы под рукой всегда имелся некоторый их запас, не отказывая себе в удовольствии обнюхивать катыши с ними, дабы насладиться исходящим оттуда запахом — запахом жира, пота и мочи, от которого меня мутило, а он впадал в возбуждение, граничащее с пароксизмом. Он лез из кожи вон, чтобы обзавестись все новыми женщинами, извлекая, впрочем, отсюда двойную выгоду, ибо, потакая своим навязчивым причудам, он еще и заставлял их на себя работать. И хотя начиненные женщинами колобки, дабы не привлекать внимания возможного грабителя, были перемешаны с остальными, я научился узнавать их по едва приметным опознавательным знакам, коли уж каждое утро мне приходилось составлять бригады работниц — одни отправлялись на заготовку растительных волокон или коры, входивших в текстуру катышей, другие разминали глинистую почву, накладываемую на так подготовленную топорной выделки канву. В этом им помогали дети, которых у них было пруд пруди, причем по окончании кормления грудью (в этот период мать и дитя находились вместе) никто толком не знал, кто чей родитель, — в постоянном-то движении, смешиваниях, утратах, добавлениях, из-за которых удел катышей каждого навозника был подвержен непрестанным переменам.

Что с того, что у него была хорошая память, часто случалось видеть, как наш хозяин проводил новый отбор и перетряску, столь же произвольные, как и предыдущие, так что стирание граней, в которое вносил свою лепту приток новых и зачастую не вполне установленных элементов, охватывало всех и вся; свою самобытность утрачивали даже запахи: те, что доносились из катышей, начиненных испражнениями, гниющей снедью — ах! все это кишащее червями позеленевшее мясо, которое хозяин выдавал мне в качестве лакомого кусочка, — или живыми существами, в конце концов терялись в усредненном зловонии, издаваемом россыпью его комьев, так что хозяин зачастую пребывал в недоумении, из-за своего пристрастия к секретности сплошь и рядом обреченный действовать вслепую, в надежде, что случай вывезет. И вот некий ком, прозябавший по сю пору на задворках, по неведомым причинам оказывался вдруг вознесен в высшие сферы иерархии, занимал место среди первоклассных шаров, и он предпочитал собственноручно толкать его по вязким и липким тропинкам под пологом леса, где дождь, просеянный через непролазный хаос тропической растительности, продолжал донимать и пробирать до мозга костей, когда ливень уже давным-давно прошел и в высоте снова во всю силу сияло солнце, лишь малая толика лучей которого сцеживалась сквозь листву. Но ближайший же перекат, или превратности пути — не раз они терялись в оврагах или скатывались в широкие трещины, коими так богата их почва, — или новая перетряска возвращали этого выскочку к неразличению общей участи. Сколько раз мне приходилось видеть, как он часами пичкал самыми что ни на есть медоточивыми речами, самыми заманчивыми посулами катыш, чей насельник хранил упрямое молчанье, и извлекал, с досады его в конце концов почав, оттуда всего-навсего паштет — особо, что правда то правда, для него лакомый — из различных отбросов. Также он не раз и не два препоручал мне обследовать, вслушиваясь, свои богатства, доверял выявить живую материю, эксплуатация которой и являлась в конечном счете основным источником его состояния. И хотя в качестве бригадира я считал себя обязанным относиться ко всем трудовым ресурсам без особых поблажек, стараясь не навлечь на себя громов и молний нашего «предпринимателя», я все же не мог не заручиться благосклонностью кое-кого из работниц, шары которых откатывал по утру в сторону, чтобы дать им проспаться спьяну, тогда как в час раздачи питания не стеснялся посадить на диету тех, кто ставил мне палки в колеса, расширяя, напротив, по возможности дыру своим любимицам, коих мне удавалось снабдить двойной пайкой. Некоторые настолько нагуляли при этом режиме лишнего, что мне пришлось сменить им колобки, взимая по ходу дела свою мзду, предпочитая всегда щедрые тела, в которые погружаешься всеми членами. Кроме того, через эти дыры, которые они могли, как я убедился на собственном опыте, направить сообразно желаемому углу зрения, вращая изнутри свой катыш — довольно тонкая операция, когда шары свалены в кучу, ибо их обрушение способно вызвать самую настоящую катастрофу, — они быстрехонько оценивали ситуацию, не останавливаясь даже перед тем, чтобы замазать их, когда хотели, чтобы их оставили в покое, собственными испражнениями. Но выручала эта уловка далеко не всегда.