Ангельские хроники - Владимир Волкофф Страница 48

Вот и Гефсиманский сад.

Учитель вышел из пещеры. С ним Петр, Иаков и Иоанн. Он идет навстречу вооруженным людям. Иуда подходит к нему, обеими руками берет его за плечи и целует. Сердце его переполняет любовь.

– Приветствую Тебя, Учитель.

Учитель спрашивает, кто им нужен.

– Иисус Назарянин!

Он отвечает, что это Он, и при этих словах будто солнце вспыхивает среди ночи. Ослепленные, пораженные, раздавленные, стражники, как дрова, повалились друг на друга.

– Вот оно, начинается! – возликовал Иуда.

Он поднимает глаза к небесам, чтобы первым увидеть, как оттуда низринутся легионы ангелов с огненными копьями в руках. Тем временем стражники поднимаются на ноги и потирают бока, не понимая, что с ними произошло.

Учитель снова спрашивает, кого они ищут.

– Сказано тебе – Иисуса Назарянина.

Он снова повторяет, что это Он, но на сей раз тихим и смиренным тоном, и после минутного колебания они связывают Ему руки за спиной. Петр, вынув из ножен меч, бросается вперед и неловко размахивая им, отсекает ухо одному из рабов. Учитель ласково останавливает его и одним прикосновением исцеляет кровоточащую рану. Он просит стражников не задерживать тех, кто сопровождал Его. Но у них и нет такого приказа. Учеников осталяют в покое, а Учителя уводят. Все кончено. Иуда, не веря своим глазам, смотрит вслед удаляющимся фонарям, которые наконец исчезают в ночи. Вдруг он вскакивает и бежит вслед за отрядом. Мы остаемся вдвоем – я и тот, другой, который победно смотрит на меня.

– То ли еще будет! – торжествующе произносит он.

Потом был суд. Вы и сами все знаете. Созванный для того, чтобы вынести обвинительный приговор, он так и сделал. Иуда присутствовал при этом. Более верный, чем Петр, более настойчивый, чем Иоанн, он проник к Анне, проскользнул к Каиафе, был на заседании Синедриона. Он видел плевки и пощечины, слышал ругань и лжесвидетельства, видел замешательство судей и все надеялся на что-то, когда первосвященник задал роковой вопрос:

– Так ты – Христос?

И Учитель ответил, что да, Он – Христос.

И подписал Себе тем самым смертный приговор. Он добровольно обрек Себя на смерть. Он не дал Петру защитить Себя, – значит, Он хотел, чтобы Его арестовали. Но Он в одно мгновенье излечил раненого, – значит, Он еще обладает Своей чудодейственной силой.

«Ничего не понимаю», – подумал Иуда, и его пылающее сердце в один миг заледенело. Он на самом деле предал Учителя, Которого любил, он на самом деле послал Его на смерть, – просто так, ни за что.

Со всех ног помчался он в Храм, где его встретили все те же священные насекомые.

– Я пролил невинную кровь. Я пришел вернуть вам ваши деньги.

Они рассмеялись ему в лицо.

– Тебе виднее.

– А нам-то что за дело.

Он швыряет на пол тридцать сребреников и идет искать осину, чтобы на ней повеситься.

Нет хуже для ангела-хранителя, когда его подопечный поддается искушению и пытается покончить с собой. Пусть лучше он изнасилует, убьет, пусть его закопают живым в землю! Но моя миссия была выполнена, и я вновь мог стать настоящим хранителем, каким всегда желал быть.

– Прости меня, мой Иуда, дорогой мой Иуда, – рыдал я. – Все это моя вина. В самый трудный час ты остался без своего ангела-хранителя.

Как жаждал я смягчить его сердце! Как пытался пригреть его под своими крыльями! Как старательно убирал с его пути осины и веревки! Как умолял его одуматься и простить себя самого!

– Ты же знаешь Учителя, Иуда. Не учил ли Он вас прощать семьдесят и семь раз? Если Он ждет, что люди возлюбят своих врагов, неужели же Он не простит тебя, ведь ты, в конце концов, желал Ему только добра, ведь правда?

Но тот, другой, тоже был рядом, и ему, конечно же, хотелось довести дело до конца. В самый последний момент демоны обычно безжалостно набрасываются на того, кого они улещали всю жизнь.

– Ты не имеешь права жить, Иуда. Он Сам сказал тебе, что лучше было бы тебе не родиться на свет. И Он же сказал, что никто не погиб, кроме сына погибели. А сын погибели – это ты. Как посмеешь ты глядеть на белый свет, дышать этим воздухом, пить воду, ступать по созданной Им земле? Нет для тебя места в этом мире. Тебе только и остается, что лишить себя дыхания, оскорбляющего Господа, остановить сердце, в котором зародилась черная измена.

– Нет, Иуда! Еще не поздно! Там в это самое мгновенье они бичуют Его и надевают терновый венец на голову Его. Но ты еще успеешь предстать пред Ним и прочесть свое прощение на залитом кровью челе Его!

– Да что ты, Иуда! Это ведь не прощение, а насмешка! Ты что, не видишь, что из всех людей, ты – единственный, кто недостоин спасения, ибо ты сам убил своего Спасителя?

– Иуда, еще есть время! Там, на горе, они прибивают гвоздями к кресту Его руки и ноги, но тебе стоит только показаться Ему на глаза, чтобы услышать, что Он любит тебя, как и в самый первый день вашей встречи.

– Может быть, но я, я сам больше не люблю себя.

* * *

Ну что еще сказать? Мессир Рафаил был прав: я стал несчастнейшим из ангелов, как Иуда стал несчастнейшим из людей, и не столько потому, что предал своего Учителя, сколько потому, что попытался подчинить Господа своей воле. Но я не теряю надежды. Ибо я твердо верю, что когда Сын Человеческий спустится в ад, первым делом Он отыщет там Иуду – раньше самых ужасных преступников, – к нему, к Иуде устремится Он прежде всего, чтобы заключить его в Свои объятья, чтобы поддержать, утешить его, чтобы вернуть ему поцелуй, который тот запечатлел на щеке Его там, в Гефсиманском саду.

Не спрашивайте меня, что произошло бы, если бы Иуда не предал своего Учителя. Священники и фарисеи могли бы нанять другого доносчика, или пренебречь народом, или призвать на помощь римлян… А Сын Человеческий все равно был бы распят, ибо так было нужно, и возможно даже, в тот самый день, ибо по воле Господа смерть Сына Его должна была совпасть с еврейской Пасхой.

Но не было бы в том распятии неизбывной горечи преданной дружбы. А хуже этого и быть не может. Уж мы-то, ангелы, знаем…