Кукушонок - Ингрид Нолль Страница 47

Моя собственная чашка, белая и совсем без рисунка, стоит передо мной на широких перилах балкона. Я закинула ногу на ногу и раскрыла газету. Свежие сообщения из политики и экономики я уже знала из вчерашних теленовостей и пролистала газету до местной части, споткнувшись о жирно напечатанный заголовок: «Самоубийство подозреваемого». Потрясенная, я уже догадывалась, о ком пойдет речь. После первых вводных фраз дело приобрело серьезный оборот:

«Штеффен Т., супруг пропавшей учительницы Биргит Т., который уже несколько недель пребывал на лечении в одной из клиник Людвигсхафена с тяжелыми травмами, открылся своей сиделке, что теперь смог вспомнить ночь, когда было совершено преступление, и хотел бы сделать добровольное признание. По желанию пациента дежурный врач поздно вечером информировал полицию.

Однако на следующий день рано утром, еще до появления полицейских, Штеффена Т. не оказалось в палате, он повесился на устройстве для вытяжки позвоночника в соседней пустующей палате, и реанимировать его уже не удалось.

Благодаря частичному признанию, которое он сделал перед кончиной больничной медсестре, можно при известных условиях окончательно объяснить все происшедшее. Центральным пунктом дела по-прежнему остается розыск пропавшей.

Отдел розыска в настоящий момент активно работает над дальнейшим дознанием.

Наша ежедневная газета будет регулярно сообщать о последних результатах».

Я в полной растерянности хотела сразу же с газетой в руках бежать вниз и разбудить Патрика. Теперь на моей совести было уже два трупа, хотя смерть Биргит пока не была окончательно подтверждена. Если бы тогда — из-за ревности и ярости — я не вмешалась в чужие дела и не подбила Штеффена провести анализ на отцовство, Виктор рос бы в полной семье. Биргит радовалась бы этому очаровательному ребенку, а Штеффен никогда бы не вышел из себя и не взял бы на душу такой грех. Я решила все возместить Виктору и стать ему верной и заботливой матерью.

Ребенок спал и ничего не ведал о моих тягостных раздумьях. Щечки у него были румяные и круглые, ручки со слабо сжатыми кулачками запрокинуты на подушку. Спящее дитя подобно ангелу и способно растрогать самую мрачную душу, пробудив в ней инстинкт защиты.

Женщина из отдела опеки и попечительства во время нашего разговора сказала, что скоро позвонит мне, чтобы связать меня с кузиной Биргит. Самое время, чтобы Патрик раскрыл карты, иначе не миновать дальнейших трагедий. Виктор полностью привык к нам, а мы привыкли к нему.

Иногда я даже рада, когда звонит мама.

— Ты уже читала газету? — взволнованно спросила она.

— Да, — ответила я, — это ужасно!

— Я могу удружить тебе еще некоторыми дополнительными подробностями, — гордо сказала она. — Дочь моего соседа — я ведь тебе уже о ней говорила — работает медсестрой как раз в той самой клинике. Я всегда считала, что это фанатично религиозное существо просто тронулось умом, но именно такая безумная миссионерка оказалась мастерицей по части втираться в доверие. Похоже, она прокрадывалась к постели Штеффена всякий раз, когда никто не видел. Ну да, два одиноких сердца, сама понимаешь. Ее отец признался мне, что ее выгнали из предыдущей клиники именно за непрошеное миссионерство. Постепенно она приобрела такое влияние на этого Штеффена Тухера, что он уже был готов сознаться во всем. Но не успел дойти до дела, повесился. Они там, в больнице, ужасно боятся, что их обвинят в пренебрежении обязанностями по уходу за больным, поскольку пациент считался склонным к депрессии. С другой стороны, он лишь условно был в состоянии покинуть свою постель — поэтому, наверно, и не считалось нужным охранять его с утра до ночи.

— Даже если бы он наложил на себя руки средь бела дня, персонал все равно обвинили бы в халатности, — заметила я.

— Было уже очень поздно, — сказала мама. — Полицейские хотели допросить его только на следующий день. Дежурная ночная сестра хотя и заглядывает во все палаты, но ведь ей приходится присматривать за целым отделением.

— Неужели ей не бросилась в глаза пустая кровать? — спросила я.

— Пациент применил старинный трюк, хорошо знакомый по фильмам из тюремной жизни. Одеяло укладывают так, будто человек под ним свернулся калачиком.

— Я сама попалась на такой трюк, когда однажды во время поездки всем классом у меня две девочки тайком сбежали на дискотеку, — сказала я. — Ты не знаешь подробностей, в чем именно Штеффен признался своей исповеднице?

— К сожалению, узнала я не так много, на медсестер тоже распространяется подписка о неразглашении…

Мама положила трубку, но через три минуты позвонила снова.

— Аня, я забыла еще кое-что. При обыске в доме нашли билет на электричку. После того как Штеффен утопил в озере машину своей жены, он ведь должен был каким-то образом вернуться домой. Так что уже достаточно веских улик!

Когда на горизонте стала собираться темная дождевая туча, мне почудился в этом почти символ. Выглянув в окно, я увидела, что вчера вечером мы не убрали в дом подушки со скамьи и садовых стульев. Всегда бывает противно, когда они намокнут, приходится их подолгу сушить, и все равно они потом отдают плесенью. Поэтому я второй раз сбежала по лестнице, при этом разбудила, к сожалению, заспанного Патрика, зато успела спасти подушки, скатерть и тент.

— Ну и скорость у тебя, однако. — Мой невыспавшийся друг зевнул.

Упали первые капли, и я несколько секунд была довольна собой. Однако дождь не успел как следует начаться, как мрачное облако унеслось прочь, так и не успев ничего натворить.

— Твои усилия оказались излишни, — сказал Патрик, вместо того чтобы похвалить мое присутствие духа.

Я бросилась ему на шею в поисках утешения.

— Штеффен покончил с собой, — всхлипнула я.

Вообще-то и Патрику тоже не мешало бы поплакать, ведь эта смерть целиком на его совести. Если бы он не обрюхатил Биргит, катастрофы бы не случилось.

Однако Патрик оставался спокоен.

— Должно быть, у него были на то причины, — сказал он. — Но кто же принес тебе таким ранним утром столь ужасные новости?

— Это напечатано в газете. Можешь сам почитать.

— После завтрака. А перед этим не мешало бы почистить зубы.

Получив столь недвусмысленный намек на мой растрепанный вид, я удалилась к себе наверх. Испытывая настоятельную потребность поговорить с кем-нибудь о самоубийстве Штеффена, я позвонила Герноту на работу, хотя знала, что он этого терпеть не может.

— Это Аня, — назвалась я.

— Да ладно, я уже читал газету, — резко отрубил он. — Перезвоню позже.

Итак, не оставалось ничего другого, как принять душ, причесаться и как следует одеться.

В награду меня ждал накрытый к завтраку стол. Патрик, нахмурившись, читал газетную статью, Виктор спал под тенистым деревом, и идиллия, в общем-то, была полной, хотя и обманчивой. Так что меня не удивило, что после моей второй чашки кофе зазвонил телефон Патрика. Оказалось, звонили мне, это был комиссар. Он извинился, что по моему номеру никто не отвечал.