День накануне - Корнель Филипович Страница 47

Но как-то раз со мной произошла такая неприятность, что о ней, собственно, не следовало бы говорить. И если я это делаю, то лишь потому, что случившееся не только меня огорчило, но еще и удивило. Пожалуй даже, скорее удивило, чем огорчило, отчего я об этом и рассказываю. Кроме того, с тех пор прошло уже довольно много времени. Итак, однажды я с друзьями отправился на машине по грибы. Приехав на место, мы быстро разошлись в разные стороны, договорившись встретиться через два часа там, где оставили машину. Известно, что можно быть богатым и знаменитым, можно иметь лимузины и виллы и тем не менее мечтать о реноме человека, который всегда собирает больше всех грибов. И уж особенно — если у тебя нет ни вилл, ни автомобилей. Так вот, мы расстались, я пошел лесом довольно круто вверх, туда, где в прошлом году набрал много грибов. Однако сейчас я не нашел ни единого. Вообще никаких грибов не было — ни плохих, ни хороших. К счастью, я вспомнил чей-то совет (возможно, отец меня учил, не помню): в дождливое лето бессмысленно искать грибы на крутых склонах — стекающая сверху вода вымывает из земли грибницы и грибам неоткуда вырастать. И я пошел в другую сторону, в незнакомое место, куда никогда не ходил. Вокруг был лес, растущий довольно высоко, но на ровной поверхности, смешанный, то редкий, то густой, одичалый и тихий, — такие леса иногда встречаются над обрывами. Там, где деревья стояли тесно, царил полумрак, на полянках было ослепительно светло. Я то щурился из-за избытка света, то напрягал зрение, чтобы разглядеть, нет ли чего на земле в двух шагах от меня. Несмотря на плохую видимость, я все же начал находить грибы. Поначалу не бог весть какие, на полянках около берез подберезовики, а возле осин — подосиновики. Но вскоре я увидел среди дубов и сосен первый белый. Он был столь прекрасен, сколь прекрасным бывает то, о чем мы мечтаем, чего ждем, что нам чуть ли не мерещится, но уверенности, что нам это будет дано, нет. И сразу же, сделав три или четыре шага, я обнаружил второй белый. Потом лес будто опустел, и я долго не мог ничего найти. Долго, но не настолько, чтобы потерять надежду и прекратить поиски. Наконец, под старыми елями, в густых зарослях, которые я раздвинул ботинком, мне попался целый выводок молоденьких боровичков. Шляпки у них были еще бледные, как непропеченные булочки. В двух шагах, на открытом пространстве, в редкой и низкой траве под дубом я увидел отца или, скорее, деда этой семейки: толстопузого старца в огромной темно-коричневой, чуть сдвинутой набекрень шляпе. Видимый издалека, но никем не замеченный, он дожил здесь до чудесной глубокой старости.

Человек, наблюдающий за мной из укрытия, мог бы сказать, что я веду себя как вышедший на охоту молодой зверь, который куда-то бежит, поворачивает назад, петляет, на минутку задерживается и снова припускает бегом, приостанавливается то там, то сям, ускоряет шаг, озирается, что-то вынюхивает. Поиск грибов — игра и охота одновременно. Активное, напряженное ожидание, которое протекает в движении и которому всегда сопутствуют опасения и надежда. Страх — как бы чего не проглядеть — и неизменный безосновательный расчет на то, что добыча от нас не уйдет. Постоянные изменения: не существует двух похожих мест. Даже если сделать полшага, все, что нас окружало, передвинется и перемешается, как карты в перетасованной колоде. Взять, к примеру, гриб, который я прозевал минуту назад, когда он еще был виден и я мог его заметить, — сейчас его заслоняет пень, ветка, поросшая травой кочка, и я уже никогда его не увижу. А те грибы, которые еще далеко от меня, — увижу ли я их, не проморгаю ли? В таком состоянии, обреченный на бесконечные ошибки, неожиданности и злые шутки, которые играли со мной собственные органы чувств и окружающий мир, я бродил по лесу довольно долго. Усталости я не ощущал. Корзина моя уже была полна грибов. Их было столько, что некоторые вываливались на землю. Я поднимал их и запихивал обратно.

Все вышеизложенное не имеет никакого или почти никакого отношения к тому, что случилось позже и что, собственно, является главной темой рассказа. Охоту за грибами я описал, пожалуй, лишь потому, что она этому предшествовала. А может быть, по другим причинам? Например, чтобы оттянуть переход к неприятному событию, о котором мне предстоит рассказать. Не знаю. Впрочем, неважно. Так вот, когда я в какой-то момент посмотрел на часы (я уже смотрел несколько раз раньше, но тогда у меня еще впереди было много времени), оказалось, что до условленной встречи остается всего двадцать минут.

Не думайте, что речь пойдет о том, как я заблудился. Иногда, конечно, со мной такое случается — в горах среди скал или в чужом городе, но в лесу — никогда. Ибо я знаю, что в лесу легко потерять ориентацию, и потому, едва очутившись среди деревьев, немедленно включаю свое собственное устройство, позволяющее определять направление. Это автомат, находящийся у меня внутри, где-то в области желудка, и действующий наподобие судового компаса. Я могу петлять, кружить, выписывать кренделя, идти вперед и возвращаться — стрелка всегда будет указывать правильный путь. Я ощущаю легкий толчок — то в левое плечо, то в правое, то в грудь, то под лопатку — и знаю, куда идти. Устройство действует четко и безошибочно. Достаточно его запустить, и можно больше о нем не думать. И не только можно, а даже нужно, поскольку прибор безотказный и не терпит, чтобы сомневались в его надежности. Вот и сейчас, например: отчетливо почувствовав прикосновение указующего перста где-то под левой лопаткой, я сделал полоборота и зашагал вперед. Нисколько не раздумывая, я знал, что двигаюсь к цели кратчайшим путем, и потому шел напрямик, следуя указаниям своего автомата. Его сигналы я ощущал на груди, примерно на уровне диафрагмы. Краем глаза то слева, то справа я видел деревья и кусты, мимо которых раньше уже проходил, но теперь они были по другую от меня сторону.

Шел я уверенно — ведь мой внутренний прибор действовал безупречно. Он был надежнее компаса, мне не требовалось ничего пересчитывать, устройство выдавало готовый азимут.

Я был уже, по-видимому, недалеко от ручья и шоссе, поскольку в какой-то момент услышал шум мотора, а лицо мне обвеял прохладный ветерок, прилетевший из сырого оврага. Но впереди был еще трудный отрезок. Лес становился все гуще и, как это часто бывает вблизи проезжих дорог, все более диким. Кусты орешника и боярышника, молодые сосны, дубки и даже акации, остановленные при попытке перейти бетонку, пятились, ветвились, клонились к земле, срастались, образуя преграду почище живой изгороди. Я огибал заросли акации и боярышника, выискивал проходы среди переплетающихся веток дубов, сосенок и орешника. Я уже видел в просветах между деревьями прямую и гладкую ленту шоссе, когда вдруг на моем пути выросла эта ветка. Она загораживала мне дорогу, она росла наискось, я не мог ни перешагнуть ее, ни под ней пройти — разве что проползти. И обойти ее я не мог, так как слева и справа высилась стена колючего боярышника, понизу густо оплетенная ежевикой, шипы у которой, как известно, кривые, точно рыболовные крючки, и острые, как иголки. Схватив ветку, я стал ее отводить ее вбок. Она была гибкой и поначалу особо не сопротивлялась. Но, как оказалось, я ее недооценил; чем сильнее я тянул, тем больший встречал отпор. Я поскользнулся на мокрых листьях, корзина выскочила у меня из руки, грибы рассыпались. Я упал на одно колено. По дороге проехала машина, затем послышался глухой стук лошадиных копыт. Я подобрал грибы — несколько штук, сломавшихся и раскрошившихся, пришлось выбросить. Корзину я просунул под веткой на другую сторону. Конечно, я мог обойти препятствие, но, во-первых, обходить было довольно далеко, а я уже опаздывал, и кроме того, меня, что называется, заело. Напрягшись, я ухватился за ветку обеими руками и начал медленно отгибать ее по наклонной вверх. Две руки — это вам не одна! А тут еще и мышцы всего тела прибавляли силы рукам и оказывали солидную поддержку ногам. К тому же я знал, что у моих мышц имеется запас сил на случай, если схватка затянется. Я уже был близок к победе, от нее меня отделяло лишь несколько сантиметров, когда я почувствовал, что руки мои слабеют, а сопротивление ветки растет. Но ведь у меня еще были неисчерпанные резервы! И я послал их в бой. Руки начали дрожать, но и ветка тоже дрожала. Она тоже была живая, она боролась, а близость поражения заставила ее мобилизовать остатки сил. Я поднатужился, уперся ногами в землю и… понял, что ничего больше не могу сделать. Наши силы сравнялись. Но я еще мог обороняться (я чувствовал, что еще на это способен), а потом неожиданно перейти в наступление. Однако в следующую секунду мои руки ощутили яростный натиск, за которым последовала атака существа, превосходящего меня силой. Нет, мне не нанесли удар исподтишка — бой был честный, — но я не сумел отразить атаку. Мои силы внезапно иссякли, оставили меня, ни одна мышца больше не в состоянии была сопротивляться. Ветка, разогнувшись, швырнула меня на землю. Да и не ветка, собственно, а какая-то могучая и жестокая тварь, вытянув рывком свое щупальце, грубо меня отпихнула. Я сказал «тварь»? О нет, похоже, против меня объединились все помехи, все препятствия, какие я когда-либо в жизни одолевал, и, сплотившись, коварно заманили меня в ловушку, чтобы наконец-то до меня добраться и отомстить за свои поражения. Я почувствовал во рту горький и острый вкус, будто растер зубами свежий листок мать-и-мачехи. А ведь победа была так близко — мне только чуть-чуть не хватило сил. Близко-то близко, но что с того? Учитывается ведь конечный результат!