Порок сердца - Ольга Минина Страница 47

— Отец Пантелеймон, мы с ребеночком вас ждем, сегодня в шесть, как договаривались.

— Хорошо. А чего звонишь-то?

— Так метелью подъезд к дому занесло, а чиститьто некогда мне, я выйду к шести на дорогу, путь вам осветить. Не опаздывайте, ладно?

— Хорошо. Жди.

Темная волна захлестнула сознание. Свет померк. Голова загудела. Этот голос… этот голос она бы узнала и во сне. Это какое-то наваждение. Ее же нет, она уехала! Этого не может быть! Значит, все ложь! Кругом один обман!

Отец Пантелеймон окончил разговор, положил трубку на стол и повернулся к Лене. Она была уже не в себе, она просто задыхалась от возмущения:

— Ждет с ребеночком! Это же Катин голос был! Это что за представление, батюшка? И здесь достала сучка!

— Что ж, врать не буду, тем более что это явно добрый знак от Бога. Подает Он его тебе, Лена, чтоб не боялась ты, рожала. Видать, простил он тебя, раз святая наша из монастыря позвонила. Хороший звонок.

— Хороший? Estas loco! [35]Да ты охренел, Паня?! — Лена быстро вскочила со стула, да так, что тот упал. — Эта шалава еще и родила раньше меня! А ты все знал! А может, еще и Женьку к ней возил? За моей спиной. Иуда! Предатель! Que me maten! [36]Поп липовый! А я-то, дура, душу тут перед ним изливаю, перед Богом его!

— Не богохульствуй, Лена! — Отец Пантелеймон попытался остановить ее излияния. — Не гневи Бога. Катя в монастыре, она почти святая — ей видения были. И ребенок ее жив — одним грехом твоим меньше. Радуйся.

— Щас! Одним меньше — одним больше. Вот, на забери, не верю больше ни тебе, ни ему. — Одним движением она сорвала с себя крестик и швырнула им в попа. — Разорву на тряпки сучку, а кобеля давно кастрировать пора!

Она оттолкнула Пантелеймона от двери, резко выскочила, чуть не ударив дверью вовремя отскочившую Ольгу, и бросилась от дома бегом.

— Дура! Какая же я дура! — на ходу, не переставая, ругала она себя.

Обескураженный отец Пантелеймон посмотрел ей вслед, прикрыл дверь, встал на колени перед образами и начал молиться.

Через полчаса Пантелеймон встал с коленей.

— Ольга! Ольга, собери меня, я к Кате в монастырь. Ольга! Где ты? Куда она подевалась?…

Он еще раз окликнул жену, но к его удивлению, никакого ответа не последовало. Он, не торопясь, собрался сам, вышел во двор и остолбенел, увидев, как резко газует его машина, в окне которой промелькнули очки и платок Лены.

— О Господи! Не натворила бы бед, дура окаянная.

Пришлось идти на дорогу и ловить попутку. В такую метель желающих проехаться по заснеженной дороге до деревни, где жила Катя, было не много. С трудом уговорив молодого парня довезти его, он наконец выехал. Дорога и вправду была ужасна, местами она обледенела, видимость была нулевая, приходилось сбрасывать скорость до минимума. Он опоздал, поэтому не был удивлен, что Катя не встречает его, как обещала. Подъехав к месту, отец Пантелеймон отпустил водителя.

Он не сразу заметил тело. Сперва он увидел свою машину, стоящую как-то боком, поперек дороги к дому, с распахнутой дверцей со стороны руля. Только обойдя машину, он разглядел припорошенную свежим снегом Катю. Все ее лицо было в крови, она без сознания, недалеко валялся разбитый фонарь. Отец Пантелеймон осторожно положил Катю на заднее сиденье своего «зубила», забежал в дом и, к своему облегчению, нашел там спокойно спящего ребенка. В доме не было никого, видно, женщины, живущие здесь, ушли на всенощную в монастырь и оставили Катю встречать его. Осторожно взяв девочку, он вынес ее из дому и тоже положил в машину.

Сев за руль, решил, что нужно все-таки сделать один звонок. Он набрал номер Павлова:

— Саша! Это отец Пантелеймон! Лена дома?

На том конце провода как-то нечетко ответили:

— Н-н-нет…

— Саша, случилась беда, — отец Пантелеймон торопливо заговорил, боясь, что его перебьют и не дадут договорить, — у Лены могут быть очень большие неприятности.

— Это точно. Будут, нах. — Как ни странно, Павлов с ним сразу же согласился. — Большие неприятности нах у нее и еще кое у кого — это уж точно нах. Я с ней сам разберусь — пусть только нах домой заявится.

— Подожди, Саш, — священник опешил, — ты что — уже все знаешь?

— Все нах. И даже больше. А твой звонок нах только подтверждает все. Вот уж не ожидал нах, что еще ты проявишься.

— О чем ты?

— О чем нах? О всем! Кирдык нах вашей попобратии, понял?

— Подожди, я сейчас приеду, ничего не делай!

— Поздняк. Нах.

Павлов бросил трубку.

Отец Пантелеймон снова набрал номер Павлова, но тот больше не ответил и вообще отключил телефон.

Отец Пантелеймон принялся набирать другой номер.

— Гриша! С Катей случилось несчастье! Я везу ее в больницу! Жди меня там!

Как мог быстро, он доехал до больницы, там его в приемном покое уже поджидал Григорий. С большой осторожностью они вытащили Катю из машины, Григорий сразу увез ее на отделение. Ребенка отец Пантелеймон отдал медсестре, а сам сел ждать в пустом больничном коридоре. Его мобильный резко зазвонил, взглянув на него, священник увидел, что это Павлов:

— Можешь забирать свою подружку нах. Я ее убил…

Пантелеймон чуть не выронил телефон, но раскисать не было времени. Он снова был за рулем и мчался к Павлову.

Дверь нараспашку — звонить и требовать, чтобы его впустили было незачем. На пороге лежал с проломленной головой шофер Лены — известный всему городу как Кинг Конг. За столом гостиной лежал, уронив голову на стол, с бутылкой в руке Павлов в полном отрубе, рядом с диваном — с окровавленной головой — Лена, под ней — бейсбольная бита — вся в крови.

Пантелеймон, переведя дух, первым делом сделал звонок в милицию, все подробно объяснил и сказал, что ждать их приезда не будет, нужно оказать помощь пострадавшей. Он на руках отнес Лену к машине и снова помчался в городскую больницу, где передал ее несчастному Григорию. Григория было не узнать — он как будто постарел на десять лет, на все вопросы о Кате качал головой. Лену срочно надо было на родильное отделение, но сегодня отмечали юбилей заведующего и весь персонал был не в состоянии что-либо делать, они не ждали никаких осложнений этим вечером и пустились во все тяжкие. Только одна пожилая медсестра с родильного была трезва и готова оказать помощь. Григорий, который и так валился с ног от усталости, был вынужден с этой медсестрой принимать у Лены искусственные роды. К их огромному облегчению, они справились — родилась здоровенькая и красивая девочка. Когда все было позади, Григорий держал девочку на руках и мог наконец расслабиться — перестать контролировать свои поступки и чувства. Он смотрел на девочку, и по его лицу катились слезы, какие это были слезы, то ли радости, то ли горя, он и сам не смог бы ответить. Лена же была плоха, она не приходила в сознание, находилась в коме, и ее состояние не предвещало ничего хорошего.