Про людей и звеzдей - Ирина Майорова Страница 47

«Паноптикум, точно паноптикум! – накручивала себя Асеева. – А ведь наверняка считают себя асами современной журналистики, властителями умов. Ха-ха! Что они вообще понимают в современной прессе? По-настоящему массовой, с миллионными тиражами? Правильно Алиджан Абдуллаевич говорит про Барашкова и таких, как он: интеллигенция вшивая. Как Матвеева-то убивалась, когда с Люсьеной Гурденко поцапалась! Испереживалась вся, ночи не спала. У Люсьены Михайловны после разборки, видите ли, давление скакнуло. Ну и что? Звезда (кстати, давно закатившаяся), кажется, сама напросилась. А Инна в раскаянье разве что головой об стенку не билась. Все причитала: «Чего я влезла со своими дурацкими вопросами? А вдруг бы ее инсульт разбил? Угробила бы гениальную актрису! Личико ее гладкое, пластическими хирургами натянутое, меня в заблуждение ввело – забыла на минуту, что Люсьена – больная женщина, ровесница моей мамы!»

Уля отлично помнила рассказ своей наставницы о ЧП с Гурденко, которое случилось еще до прихода Асеевой в «Бытие». Люсьена давала суперсольник то ли в Кремле, то ли в «России», после которого была организована пресс-конференция. Матвеева опоздала, а когда стала протискиваться через толпу собратьев-журналюг вперед, поймала на себе полный ненависти взгляд Гурденко. Инна решила, что Люсьена на нее из-за опоздания злится. А у Матвеевой была задача осторожно выведать, какие такие непонятки у Люсьены с единственной дочерью: тогда как раз слухи поползли, что они то ли квартиру не поделили, то ли очередной муж звезды детей падчерицы обидел. Инна свой интерес, как могла, закамуфлировала. Спросила, отчего это женщины-актрисы так неохотно о своих детях и внуках рассказывают? Вон Ширвиндт, например, недавно битый час разглагольствовал о том, как ему нравится быть дедушкой…

А Люсьена вдруг как взовьется: «Вы хотите спросить, сколько мне лет?! За шестьдесят! Это чтоб вам легче было!» Матвеева растерялась, промямлила что-то вроде: «Ваш возраст всем известен, дата вашего рождения в киноэнциклопедии значится…» И тут Люсьена, срываясь на визг: «Так чего же вы идиотские вопросы задаете?!» Ну, в Матвеевой, по ее словам, дикая, неконтролируемая стервозность взыграла. Взяла и выпалила подряд еще два вопроса. Правда ли, что один из сценических костюмов Люсьены украшен старинными кружевами из музейных запасников, подаренными первым секретарем Ленинградского обкома Романовым? И как всенародно любимой актрисе удается так быстро менять мировоззрение: еще недавно, на юбилее кубинской революции в Гаване, завернувшись в алый шелк, Гурденко пела дифирамбы самому человечному социалистическому строю, а теперь на всех углах поносит коммунистов? Люсьена сначала побледнела, как простыня, а потом начала наливаться алым цветом под стать полотну, в котором щеголяла на кубинских празднествах. Ртом воздух хватает, а рукой в тяжеленную мраморную пепельницу вцепилась, что на столике стояла. Дожидаться, когда Люсьена этой штуковиной в нее запустит, Инна не стала: поднялась и с гордо поднятой головой покинула помещение.

На другой день Матвеевой сообщили, что Люсьене «скорую» вызывали. Улина наставница, как об этом узнала, чуть сама в больницу не загремела. А тут еще Сеня Плотников масла в огонь подлил. Принес Инне две фотки с той пресс-конференции: ее и Гурденко. И пальцем в пуговички на пиджаках обеих ткнул. Оказалось, Матвеева и Гурденко в одинаковых костюмах были. Ткань, правда, была разной расцветки, а покрой и пуговицы из натуральных камней – тютелька в тютельку. Тут Матвеева раскудахталась, как курица: «Так вот почему она на меня с такой ненавистью смотрела и так на вопрос отреагировала?! У нее же шок случился: она, звезда, и какая-то журналистка – в одинаковых костюмах! Я бы на ее месте еще не так распсиховалась…»

Уля взглянула на тикавшие на запястье часики. Без пятнадцати двенадцать! Ну какой смысл в этом ее сидении с переливающими из пустого в порожнее старперами? Ладно бы она на крутой светской тусовке была, где полно звезд, где можно перекинуться парой слов о новой коллекции Кавалли или Лагерфельда, собрать свежие сплетни о Кристе Чужчак или чете Одноруковых. На вечеринках с випами она готова тусить хоть до утра: там весело, интересно, а главное – и для очередного номера «Бытия» кое-что выцепить можно, и ценные знакомства завести. Да и музыка в местах, где привыкла проводить вечера и ночи Асеева, не чета той, что выдает сейчас кафешное трио. Кстати, что-то знакомое… А, это из репертуара звезды 70-х Юлия Алтонова. Ну нафталин же голимый!

У Инны, кстати, и с дедушкой советской попсы Алтоновым на заре ее журналистской деятельности конфликт был, припомнилось Уле. Рассказывая об этом, Матвеева прямо светилась вся от сознания собственной непорочности и принципиальности…

…Матвеева с Плотниковым тогда в Поволжье в командировке была, а Юлик там гастролировал. Инна с фотокором поперлись к нему за кулисы, чтобы договориться об интервью. В середине 90-х Алтонов в столице появлялся редко, все больше по провинции с концертами «чесал», а потому пересечься с ним была большая журналистская удача. Подошли Матвеева с Плотниковым к Юлику, Инна спрашивает, когда можно было бы встретиться для интервью, а Юлик вдруг засовывает руки в передние карманы матвеевской узкой юбки… Или джинсы на ней были – неважно… Засовывает, значит, и интимным голосом спрашивает: «Вы замужем?» Инна не теряется: «А вы что, жениться на мне хотите?» Обалдевший Алтонов трясет головой: нет. «Тогда какое это имеет значение?» – парирует Матвеева и требует назвать место и время завтрашней встречи. Алтонов предлагает ей прибыть в гостиницу к одиннадцати часам, но без фотографа, поскольку терпеть не может сниматься, и обещает дать хорошие фотки из своего портфолио. Матвеева приходит к означен­ному времени в гостиницу, стучит. Из номера отвечают: «Открыто! Входите!» Алтонов лежит в кровати, небрежно набросив на себя одеяло. Матвеева кипит от возмущения, но вежливо предлагает ему одеться, пока она за дверью постоит. Пять минут подпирает стенку, десять, пятнадцать. В конце концов посылает Юлика (про себя, конечно) на фиг и поворачивается, чтобы уйти, и в этот момент дверь открывается. Юлик, мрачный, как грозовая туча, бормочет: «Входите», – плюхается в номере на незастеленную постель, а Матвеевой даже сесть не предлагает. И начинает ее отчитывать. «Вы, – говорит, – наверное, думаете, что мне публикация в вашей газете нужна? Ничего подобного. Алтонов – это талант, который в рекламе не нуждается. Это я вам нужен, а потому и ведите себя соответственно, своих порядков тут не устанавливайте и не выпендривайтесь. Поскольку четверть часа моего драгоценного времени вы потратили, прохлаждаясь в коридоре, у вас осталось всего две минуты: один ваш короткий вопрос – один мой короткий ответ. Время пошло». И смотрит с издевкой. Матвеева, у которой, по ее словам, «внутри все уже кипело и булькало», состроив невинную рожу, поинтересовалась: правда ли, что котят, которых рожают обитающие в его доме многочисленные кошки, певец и композитор Алтонов продает по хорошей цене и тем самым солидно пополняет свой бюджет? Понятно, Алтонов такого хамства не стерпел и выгнал ее взашей.

«Ну и правильно сделал, – решительно поддержала Алтонова в его реакции на матвеев­скую выходку Уля. – А чего она выдрючивалась? Подумаешь, оскорбили ее непристойным предложением в постели покувыркаться! Что, от нее убыло бы, что ли? Зато бы классное интервью газете в клюве принесла. И опять прав Габаритов, когда говорит, что чистоплюям в супергазете, стремящейся забивать полосы эксклюзивом, не место…»