Конклав - Роберто Пацци Страница 46

Душа перевернулась после этого вывода; он решил – часы отбили половину одиннадцатого – пойти в бастион Сан Джованни. Открыв дверь в прихожую бани, обнаружил, что совершенно не удивлен находящейся здесь огромной толпой.

Были все: французы, немцы, испанцы, итальянцы из курии и епископств, африканцы, южно– и североамериканцы.

Едва нашел свободную раздевалку.

Натолкнулся на кардинала Пайде, раздевавшегося в соседней кабинке.

– И трое… – сказал он, вздыхая и глядя в упор на бывшего трапписта.

– И трое… что?

– …И трое, дорогой Пайде, трое из наших никогда больше не придут сюда: Контарди, Маскерони и Угамва…

– Нельзя ставить на одну доску тех двух с нашим великаном-заклинателем: Угамва вовсе не умер.

– Уверен? Думаешь, это была магия?

– Нет, точно я все-таки не знаю – умер ли он. Но мы должны за него молиться, упоминать его в наших богослужениях.

Этторе Мальвецци ничего не ответил, но его лицо начало меняться. В его ушах вновь зазвучал смех Франческо и опять заразил его. Он засмеялся, не думая, смотрят ли на него. Не смог сдержаться и засмеялся вновь.

Пайде сделал вид, что не замечает этой, ничем не обоснованной эйфории Мальвецци, и пошел в сауну. Не первый его коллега в последние дни проявлял признаки психической неуравновешенности. Правда, он уже и раньше замечал, что у Мальвецци слабая нервная система, возможно, дело в клаустрофобии. Себя считал везучим, поскольку воспитывался у траппистов: мог жить в тишине целыми днями, и только один, не чувствуя при этом себя одиноким. Одиночество он чувствовал, скорей, в компании. И поэтому сауна ему тоже нравилась: можно было размышлять над будущим. В этом месте сама обстановка, вынуждавшая к близкому знакомству, к беседам, к прямым контактам, была, как в детстве, на его острове.

– Ну, и когда же вернется наш великан-заклинатель?

Мальвецци не ответил, скрываясь в густых облаках пара.

– Да кто может знать? Может быть, черные кардиналы, – боишься спросить у них? – ответил со своего места какой-то голос; невозможно было определить – кому он принадлежит, – так много было пара; этой ночью с первым снегом температуру в сауне подняли.

– Нет, я не боюсь… а что – никого из наших собратьев из Африки сегодня здесь нет?

Теперь бестактным был тот, закрытый паром аноним, возможно, из тех епископов, на кого подействовала тогда магия.

– Здесь я.

– А ты кто такой?

– Карло Фелипе Мария Дос Анджелес из Мапуто…

– Ну, так я у тебя спрашиваю. Ты позовешь кардинала Леопольда Альберта Угамву, или его буду звать я?… Угамва, чего ты там ждешь? Свисти, свисти как следует, и стена упадет!

За последними горячими словами Мальвецци последовало долгое молчание.

Только Матис Панде собрался открыть рот, как произошло нечто, совсем уж странное.

Пар быстро разошелся. Температура, между тем, в сауне резко понизилась. Все стало видно; старые великие выборщики были в костюмах Адама: кто сидел, кто стоял, кто опирался о стену.

А в середине большого помещения стоял с головы до ног одетый в черно-красное кардинал-архиепископ из Дар-эс-Салама – Леопольд Альберт Угамва.

Раздавшийся смех начал усиливаться и, казалось, никогда не кончится. Смеялся Этторе Мальвецци и никак не мог остановиться. Быстро-быстро он заговорил о том, что ему нужно срочно позвонить Франческо.

– Позвонить? Но, Этторе, разве ты не видишь, что вернулся наш Угамва? Разве не этого ты хотел? – старался успокоить его Рабуити, начиная понимать, что нечто нехорошее творится с его другом-туринцем.

– Прошу вас, дайте мне позвонить Франческо!

Кардинал из Дар-эс-Салама, растроганный и оглушенный внезапным своим возвращением, постоял немного, да и пошел к выходу из зала, в котором в тот же потеплело момент и заклубился горячий пар.

Многие кардиналы покинули парную, с Этторе Мальвецци остались только Челсо Рабуити и Матис Пайде.

В прихожей бани небольшая толпа окружила танзанского епископа, не давая ему уйти. Многие до него дотрагивались, пожимали ему руку, не находя в себе смелости заговорить с ним и задать ему важные вопросы, которые были у них на уме, в том числе и тот, с которым к нему, не задумываясь, мог бы обратиться Мальвецци.

– Бедный Этторе, нужно отправить его в келью, – произнес ближайший к Угамве епископ из Венеции, Альдо Мичели.

– Это его силой я вернулся, – сказал танзанец.

Слова заклинателя всех удивили.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что в нем есть добрая странность, которую можно приравнять к моей магии. Мальвецци все понимает примерно так же, как я, только по-другому. Он меня почил, потому что «видел» меня, то есть знал, что я нахожусь внутри этих стен.

Последовала тишина. Разговор ушел в тайные глубины, прерогативы одних только африканцев, другим там делать было нечего. Угамва, защищая душевную тонкость Мальвецци, и чтобы не вызывать большей подозрительности окруживших его кардиналов, решился на объяснение.

– Почему вы не хотите понять? Если бы он не обладал простотой ребенка, не открылся бы в стене проход, и я не смог бы вернуться.

– Да, что ты такое говоришь? Как этот бедный Мальвецци мог открыть… проход? – не переставал удивляться епископ из Венеции.

– Да и более высокие стены, воздвигнутые Злом, могут поддаться. Кое-кто, умея правильно запросить пленника, у которого осталось мало сил, мог сменить таким образом эту игру в пленение. Как раз то, что нужно – подуть и засвистеть против стены – сумел понять Мальвецци, раздвинул стены и высвистал меня… Так и освободил.

В этот момент в дверях возник Матис Пайде, а с ним, опираясь на его руку, Мальвецци. Легкая улыбка играла на губах туринца. Зачем слова! Эта улыбка, не вызванная, казалось, ни чем, эта бесконечная улыбка говорила сама за себя. Да, Угамва был прав: этот человек знал разницу между ложью и правдой; Зло и Добро перестали лгать, представ перед ним, наконец, в разных ипостасях.

В этот момент Рабуити посмотрел на телефон, стоящий на столе в вестибюле, и подумал: нет, не будет его дорогой Этторе звонить Франческо. Туринский кардинал прошел мимо аппарата и не заметил его, предоставив эстонцу, на руку которого все еще опирался, вести его в раздевалку.

Кто-то, видимо, сообщил о случившемся капеллану, монсеньору Контарини. Сухая фигура сильно побледневшего прелата уже возникла в дверях и тут же скрылась со скоростью света в раздевалке. Танзанский кардинал сидел в вестибюле, все еще окруженный другими кардиналами. Он больше не желал отвечать на вопросы.

Может быть, только камерленгу он бы и ответил; должен же был он понять силу заклинания.

Снова появился Мальвецци, теперь уже сопровождаемый его капелланом. Казалось, он был менее сконфуженным, однако улыбка с его губ так и не сходила, хотя уже было ясно, что понемножку он возвращается в реальность. Угамва подошел к нему, чтобы спросить, как он себя чувствует. Мальвецци не ответил, но благословил черного кардинала нагрудным крестом. Этот жест Мальвецци произвел сильное впечатление, казался вполне сознательным. Туринский кардинал благословил это странное место, в котором они все находились, благословил и всех присутствующих.