Новоорлеанский блюз - Патрик Нит Страница 46

Эта женщина с лицом цвета кофе выглядела на миллион долларов. Когда она проходила через терминал, все, кто был там, и мужчины и женщины, оборачивались на нее. Она словно притягивала к себе взгляды. Наверное, она была кинозвездой или чем-то в этом роде.

Мужчины делились вслух своими предположениями с женами. «Вроде ее показывали по телевизору?», а жены тянули мужей за рукав, когда им казалось, что те слишком уж долго рассматривают незнакомку. Однако взгляды притягивала не ее одежда (впрочем, она выглядела безукоризненно в отлично сидевшей кашемировой водолазке и расклешенных черных брюках, подчеркивавших изящество ее походки). И не ее красота (хотя мужчины невольно облизывались, оглядев ее сверху донизу и налюбовавшись округлостями ее тела). Весь ее вид, казалось, говорил о том, что сохранять спокойствие под пристальными взглядами незнакомых людей уже давно вошло у нее в привычку.

Те, кто смотрел на нее не беглым, а более внимательным и долгим взглядом, весьма удивились, увидев, как дама с лицом цвета кофе встала в очередь к стойке регистрации пассажиров эконом-класса. Очередь была немалой — не менее пятидесяти чемоданов стояло на полу в шеренге, протянувшейся мимо двух колонн. А ведь женщина, без сомнения, смотрелась пассажиркой первого класса. Людей это взволновало: в чем дело? Однако никто не заметил ее нервозности, вызванной тем, что она вынуждена тратить время на стояние в очереди. Ни у кого не возникло и мысли о том, что у нее могут быть финансовые затруднения. Нет, слишком уж хорошо она одета. Никому и в голову не пришло, что она страдает от одиночества, в которое могут повергнуть женщину тысячи разных мужчин. И никто не дал себе труда присмотреться к ней повнимательнее и увидеть окружающую ее завесу отчаяния, более тонкую и незаметную, чем едва видимый макияж на ее лице.

Когда она наконец подошла к стойке, сидевший за ней чиновник был уже усталым и раздраженным, но когда он взглянул на стоявшую перед ним женщину, у него на миг перехватило дыхание и он сразу же машинально поднял руку ко лбу и стал, двигая ладонью от виска к виску, приглаживать свои поредевшие волосы.

— В аэропорт имени Кеннеди?

Женщина молча кивнула.

— Паспорт и билет, — произнес чиновник.

Чиновник рассматривал фотографию, не упуская возможности рассмотреть также и стоящий перед ним оригинал. По документам ей сорок пять лет. Но что бы там ни было, годы лишь сделали ее более сексуальной, словно ее красота с возрастом приобрела иной оттенок, став более пронзительной и манящей.

У нее были четкие черты лица, глаза прятались в тени глубоких глазниц, нос был длинный и прямой, губы полные, а скулы были расположены так, что придавали лицу идеальные пропорции. А ее кожа? Цвет ее был такой, какой называют «кофе с молоком», и у нее был матовый, как у яичной скорлупы отлив. Такую кожу хочется потрогать, чтобы ощутить ее шелковистую мягкость, которую рисует вам воображение, хочется вдохнуть ее аромат.

Она не была «черной негритянкой», что сразу отметил про себя чиновник. Не была она и метиской. Пожалуй, ее можно было посчитать просто американкой, поскольку в этой стране встречаются самые невероятные помеси.

Чиновник, глядя на нее, увидел в ее солнечных очках отражение своего лица и, поняв, что она также молча рассматривает его, испытал легкое раздражение, словно в ее взгляде он почувствовал высокомерие и пренебрежение к себе, чего в действительности, конечно же, не было. Было что-то другое, а именно то, что чувствует мужчина, находясь рядом с красивой женщиной. В особенности если мужчина белый, а красивая женщина цветная. Это так же старо, как и само деление на расы.

«Интересно было бы заглянуть ей в глаза! — подумал он. — Интересно, что она сама о себе думает?»

Сделав озабоченное лицо, он дал ей место в хвосте аэробуса в середине ряда, где обычно бывает душно и для того, чтобы встать и размять ноги, надо перебираться через двух обычно спящих пассажиров. А сделал он это просто так, вернее потому, что это было в его власти.

Несмотря на изысканную внешность, чувствовалось, что этой женщине с лицом цвета кофе путешествовать по воздуху доводилось нечасто. А то, что она знала о полетах, не очень ей нравилось. Расположившись в кресле 42G, она сразу же сбросила туфли и закрыла глаза в надежде заснуть. Она вытянула ноги, расправила пальцы, провела ими по грубому ворсу ковра — эта привычка появилась у нее еще в детстве — и постаралась подумать о чем-нибудь легком, чтобы этим помочь самолету оставаться в воздухе.

— Боб Пек!

Ее раздумья прервал голос мужчины, произнесшего «Боб Пек!», и она, открыв глаза, увидела румяного с двойным подбородком американца, развалившегося в соседнем кресле. Он напомнил ей того водителя грузовика из Бирмингема. Она вспоминала его часто, намного чаще, чем других своих клиентов.

Ее сосед произнес свое имя так, словно провозгласил «Счастливого Рождества» или «Поздравляю!», и протянул ей свою маленькую толстую руку. Она легонько пожала два его пальца. Его руки напомнили ей руки ее отца; такие же мясистые, розовые пальцы, тупые ногти и вялое пожатие. Она смотрела в сторону, не желая встречаться с ним глазами. Даже через опущенные ресницы. Она смотрела на аккуратную ниточку его усов, на складки шеи, нависающие над воротом его светлой в полоску рубашки, на диснеевский галстук (подарок дочери ко дню рождения, решила она).

— Вы впервые побывали в Англии? — спросил Боб Пек. — Страна не такая уж и плохая.

— Нет, — ответила женщина. — Я англичанка и живу здесь.

Боб Пек засмеялся, громким гортанным смехом (так, наверное, смеются похоронных дел мастера), отчего жировые складки над воротом рубашки затряслись.

— Держу пари, у вас завелся дружок американец. Чтоб мне провалиться! Вы в Англии так говорите?

Женщина улыбнулась не разжимая губ, но не ответила. Она повернула голову и свесила ее на плечо. У нее не было желания поддерживать разговор с этим американцем с его глупым наигранным энтузиазмом и сентенциями, не совсем вписывающимися в рамки общепринятых норм морали.

Она вновь подумала о том клиенте-американце, с которым ее свела судьба лет десять назад. Он был негритянским проповедником, путешествовавшим по Англии с целью посмотреть британские храмы пятидесятников [56]. У него была талия столь же объемная, как его банковское сальдо [57]. Она помнит, как забавно он повизгивал: «Ну, детка. Ну, детка. Ну, детка. Детка. Детка. Детка» и, наконец, с глубоким выдохом произносил: «Ну вот и все!» Вспомнив об этом, она улыбнулась, улыбнулась во всю ширину губ и прикрыла рот ладонью. Но если ей так отвратительны американцы, то что ей делать на борту самолета, летящего в Нью-Йорк?