Дневник плохого года - Джозеф Максвелл Кутзее Страница 46

Мне и в голову не приходило, что мои одноклассники считали поэзию — как, впрочем, и любую школьную дисциплину — скучной потому, что не умели сосредоточиться.

Об Алане не думайте, чтобы не расстраиваться. Плохие мысли могут целый день испортить, а разве оно того стоит, когда вам и так немного дней осталось? Сохраняйте спокойное состояние души, будто Алана вовсе нет в природе, будто он — персонаж неудачного вашего рассказа, который вы отбраковали.

С потолка лился яркий свет. У Алана буквально челюсть отвисла. В тот момент он выглядел тем, кем был на самом деле — угрюмым, недовольным, полупьяным белым австралийцем среднего возраста.

Наиболее серьезно последствия моего увлечения этим поп sequitur'ом [51] (чем умнее человек, тем скорее он почувствует скуку, следовательно, чем скорее человек чувствует скуку, тем он умнее) сказались на религии. Я считал религиозные обряды скучными, следовательно, моим одноклассникам, как носителям духа современности, они должны были представляться скучными a fortiori. Нежелание одноклассников выказать симптомы скуки, их готовность бессмысленно повторять христианскую доктрину и формально придерживаться христианской этики, при этом продолжая вести себя подобно дикарям, я принимал за свидетельства зрелого их умения жить, не будучи раздираемыми противоречиями между реальным (видимым, осязаемым) миром и религиозными выдумками.

Лишь теперь, на старости лет, я начинаю понимать, как обычные люди — по Ницше, обуреваемые скукой высшие животные — в действительности смиряются с окружающей обстановкой. А смиряются они, не злясь и раздражаясь, но опуская планку ожиданий. Смиряются, научаясь держаться до конца, позволяя своему мыслительному аппарату работать на низких оборотах. Они спят; а поскольку им нравится спать, они и против скуки ничего не имеют.

Мы с вами можем гордиться нашими отношениями, правда? — а все потому, что они основывались на честности. Мы были очень честны друг с другом. Мне это нравилось. А вот с Аланом мне порой приходилось лукавить.

Ни один, сказала я, ни один мой поступок или поступок К. не оправдывает твоего поведения.

Тот факт, что мои учителя, братья-маристы [52], не являлись каждое утро в огненном облачении и не выдавали труднопостижимых и пугающих метафизических истин, только доказал мне, что они были недостойными слугами. (Слугами кого или чего? Точно не Бога — Бога не существует, это мне объяснять нужды не было — но Истины, Небытия, Пустоты.) С другой стороны, моим сверстникам (в юности) братья-маристы казались попросту скучными. Маристы были скучны, поскольку скучно было всё; а поскольку всё было скучно, ничего не было скучно, просто требовалось научиться с этим жить.

Так как я сам бежал от религии, я предполагал, что одноклассники мои тоже должны от нее бежать, хотя и деликатнее и незаметнее — ведь я до сих пор их бегства не замечал. Лишь сегодня я понимаю, как ошибался. Никогда они от религии не бежали. И дети их не бежали, и внуки. Я, пока не разменял восьмой десяток, нередко предрекал, что все церкви в мире скоро превратятся в амбары, музеи или гончарные мастерские. Но я был неправ. Смотрите, новые церкви растут как грибы, не говоря уже о мечетях. Получается, изречение Ницше требует поправок: Раз только высшие животные способны скучать, человек оказывается наивысшим из них, ведь он скуку приручил, одомашнил.

Когда живешь практически в браке, то есть под одной крышей, честной быть нельзя, во всяком случае, абсолютно честной, если хочешь, чтобы отношения продолжались. Это один из минусов брака.

Дверь открылась на двадцать пятом этаже. Я слышу, сказал Алан. Я прекрасно тебя слышу. А знаешь ли ты, моя цыпочка, что я тебе отвечу? А отвечу я тебе вот что: заткнись.