Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Карлтон Абрамс Страница 46

Против ожидания мои слова нисколько не разочаровали герцогиню. С лукавой улыбкой она сдернула с ширмы белую, украшенную перьями маску и закрыла ею свое лицо.

— Я могу стать другой… И вы тоже можете стать другим.

Проговорив это, она взяла из моих рук черную маску с намерением надеть ее на меня.

Я почувствовал замешательство и задержал ее руку. Никогда прежде мне не доводилось дарить женщине любовь, скрывая свое лицо под маской.

— Боюсь, я не смогу притвориться кем-то другим.

— Нам всегда приходится исполнять чью-то роль… — Она обняла меня и шепнула на ухо: — Я хочу, чтобы сегодня вы были Октавио.

— Вашим мужем?! — мне показалось, что я ослышался. — Да.

— После того как он оставил вас, пренебрегал вами, завел роман на стороне?

— Сердце женщины всегда любит того человека, кем мог бы стать ее муж, а не того, кем он стал.

Она надела на меня маску, и на этот раз я не стал ей препятствовать.

— Женщина решается изменить мужу только в том случае, если она несчастлива, — сказала она, целуя меня в губы. Вне всяких сомнений, в этот момент она представляла себе, что целует собственного мужа.

Перевоплощение в другого человека давалось мне нелегко, но я постарался исполнить ее каприз. Я поцеловал ее в ответ, ласково укусив за губу, и закрыл глаза. Перед мысленным взором тотчас возникли нежные губы доньи Анны и ее прекрасные глаза. Герцогиня Кристина тем временем раскинулась на ковре среди шелковых подушек, и я ласкал ладоням ее тело, ставшее с возрастом округлым и мягким. Пробуждая в ней страсть, я гладил ее розовые соски. Я давно понял, что обнаженный мужчина производит на женщину совсем иное впечатление, чем обнаженная женщина на мужчину. А потому не спешил раздеваться до тех пор, пока в женщине полностью не проснется ее желание. Сегодня мне тем более не следовало этого делать, как не следовало вглядываться в ее лицо. Маскарад продолжался!

Я нежно покусывал ее грудь, и она издавала сладострастные стоны. Наконец мои губы достигли самого потаенного уголка ее тела. Герцогиня дотянулась до золотого кубка и пролила несколько капель вина себе на живот. Терпкий вкус пробудил во мне аппетит, и, отыскав ее розовый бутон желания, мой язык затрепетал на нем, как бабочка. Она изогнулась, предлагая себя, и я втянул в себя ее плоть, нежную, как мякоть омара. Мужчины, которых смущает аромат женщины, забывают о том, что ее лоно, где в муках рождается новая жизнь, не может и не должно пахнуть цветами.

Пока я пытался утолить свой внутренний голод, герцогиня металась из стороны в сторону, расплескивая по полу красное вино. Ей хотелось чего-то большего, и мы покатились по ковру, словно гонимые бурей. Для того чтобы быть возлюбленным зрелой женщины, вовсе не достаточно знать только ее тело. Нужно знать, какого рода голод она стремится утолить. Нужно постигнуть ее мечты и ее тайные страхи. И наконец, нужно помнить, что страсть и сострадание могут уживаться в одном сердце.

Мужчина не должен противиться женщине, чья страсть подобна бурному морю, играющему его кораблем. Подлинное мастерство заключается именно в том, чтобы на время забыть свой курс, свернуть паруса и отдаться на волю стихии. Опытный моряк не боится шторма, он бросается к мачте, понимая, что в капитуляции — его сила и его шанс на спасение.

Раскачиваясь вместе с нею, я старался отдаться стихии ее воображения, пока она не выкрикнула в порыве страсти:

— Да, Октавио, о да!..

Ее тело расслабилось. В изнеможении я последовал за нею и, перекатившись на спину, с отвращением сиял маску. Совершить любовный акт в качестве воображаемого партнера означало нарушить очередную заповедь вольнодумца. «…Быть может, вы просто боитесь, что кто-нибудь сумеет разглядеть под маской человека» — припомнились мне слова доньи Анны. На сегодня маскарада с меня было довольно.

Герцогиня Кристина свернулась рядом со мною, прильнув своей нежной щекой к моей груди. Она быстро уснула в моих объятиях, и хотя мне хотелось уйти, я не решался потревожить ее сон. «Пусть спит, — подумал я, — и пусть ей приснится, что ее драгоценный Октавио наконец вернулся».

Несмотря на то что мои руки продолжали обнимать ее тело, я чувствовал себя бесконечно одиноким. Я пытался убедить самого себя, что любовь — это безумие и что невозможно любить какую-то одну женщину, благоговея перед всеми остальными. И тотчас снова видел перед собою лицо доньи Анны. Однако благословенный сон утоляет все печали, и вскоре я уже покоился в объятиях Морфея.

Мой сон не был долгим и не был благословенным, потому что задолго до рассвета меня словно толкнул в бок демон беспокойства. Еще ни разу я не просыпался в чужой постели от ласковых лучей солнца. Всякий раз, когда я засыпаю в объятиях женщины, некая таинственная сила поднимает меня посреди ночи и заставляет красться во тьме, подобно коварному Каину. Высвобождаясь из объятий спящей герцогини, я внезапно услышал тоненький детский голосок.

— Дедушка?

Вероятно, малыш проснулся среди ночи, и ему почудилось, будто дедушка вернулся из Неаполя. К счастью, свечи успели догореть, и в комнате было совсем темно. Мальчик настойчиво потянул меня за руку.

— Дедушка?

Я тихонько потряс герцогиню за плечо, но она лишь сладко промурлыкала что-то во сне. Когда я привстал, ее голова мягко соскользнула с моей груди на подушки. Герцогиня Кристина по-прежнему спала. Маленькая рука коснулась моей щеки, и я понял, что помощи ждать неоткуда. Шелковый халат герцогини, который удалось нашарить в темноте, едва доставал мне до колен. Я молча взял ребенка на руки и почувствовал, как его маленькое тельце прильнуло к моей груди. В этот момент я вспомнил о сыне дона Эрнана, о том, как мальчик любил своего отца, и с нежностью прижал малыша к себе.

Я понес мальчика вниз, где неподалеку от кухни, как мне было известно, находились комнаты слуг. В темноте мне удалось уловить чудесный запах, который источала кожа Фатимы. Я постучал в дверь и подождал, пока служанка проснется. Фатима зажгла свечу, но мальчик уже спал, уронив голову мне на плечо, и потому не мог видеть моего лица. Я кивнул на спящего ребенка, всем своим видом выражая беспокойство. Фатима мгновенно сообразила, что произошло, и приняла из моих рук внука герцогини. Я подождал, пока она отнесет и уложит ребенка обратно в постель. Оставшись один, я почувствовал странную печаль.

Наконец Фатима вернулась со свечою в руке.

— Дайте хотя бы взглянуть на вас.

При виде моего наряда она рассмеялась.

— Итак, вы познали радость отцовства.

— Радость? Скорее ужас!

— Не спорьте. Лицо выдаст ваши чувства. Когда-нибудь, дон Хуан, вы станете отличным отцом.

— Боюсь, этого не случится.

— Дарить любовь тем, кто в ней нуждается, намного приятнее, чем получать, — заметила она, сдержанно улыбаясь.

— Надеюсь, вы подарите свою любовь тому, кто в ней нуждается, — с улыбкой пошутил я, пытаясь унять непрестанную боль, терзающую мое сердце. И снова мне вспомнились дерзкие слова доньи Анны: «Возможно, именно ваша сердечная боль и ваше одиночество заставляют вас искать спасения в объятиях многих женщин». Я отогнал виденье.