Близнецы - Тесса де Лоо Страница 46

— Позор. — прошептала Анна, — заставлять работать столетнюю старуху.

Они вдруг почувствовали себя необыкновенно молодыми и бодрым шагом переступили порог первого музейного зала. В освещенных витринах выставлялась обширная коллекция «безделушек», предметов, которыми на протяжении многих веков пользовались курортники: шкатулки, табакерки, кувшины, трости с головой Наполеона или диких зверей, футляры для часов, игральные карты, изящная мебель, расписанная и вырезанная из распространенной здесь породы дерева, которое с гордостью именуют «Bois de Spa», [65]будто речь идет о сорте мрамора. Идиллические картины импозантных любителей прогулок, в париках или без оных, в кринолинах, на тропинках, проложенных Линденом-Аспрмонтом и Сервэ, вызывали у Лотты возгласы восхищения. Анну же раздражали никчемные побрякушки, а в их филигранной росписи она усматривала эксплуатацию труда низко оплачиваемых ремесленников. Она держала путеводитель на большом расстоянии от глаз и громко, с режущим слух акцентом, зачитывала его содержание.

Задолго до того, как Спа получил свое нынешнее название, Плиний Старший нахваливал целебные свойства воды, которая била здесь ключом. С того дня, когда лекарь Генриха Восьмого предписал своему августейшему пациенту пить эту воду, слава Спа покатилась по всей Европе, а плоские бутыли с водой в оплетке из ивовых прутьев разошлись во все концы света. В 1717 году город удостоил своим посещением царь Петр Первый. Его примеру последовала европейская аристократия. Государственные мужи, известные ученые, художники, персоны королевских кровей прогуливались от фонтана к фонтану — с тростью в одной руке и кувшином в другой — и жадно пили чудодейственную воду, которая, по слухам, излечивала даже от любовных мук. Местные жители называли их «бобелинами». Бобелинам надлежало строго держаться одного-единственного правила, а именно: не заниматься серьезными делами. Покой, гармония, раскрепощение — вот что являлось залогом выздоровления. Среди гостей Спа значились известные имена: Декарт, шведская королева Кристина, маркграф Бранденбурга, герцог Орлеанский, Полина Бонапарт… [66]Анна обмахивалась путеводителем, как веером. Пфф… естественно, подобное лечение могли позволить себе только богачи, времени у них было хоть отбавляй, пока их слуги горбатились на них. Удивительно, что они вообще заболевали, с раннего детства отменно питаясь, занимаясь спортом, не тягая тележек с навозом…

Пропуская мимо ушей филиппики своей сестры, Лотта склонилась над шкатулкой с изображением двух дам в зашнурованных корсетах и широкополых шляпах с развевающимися перьями.

— Посмотри-ка, — она дернула Анну за рукав, — какая изысканная мода, до чего женственный силуэт, воистину то были женщины с чувством стиля…

— Еще бы, — выпалила Анна, — это же было частью их воспитания. Я много лет на них работала и вижу их насквозь. Стиль — лишь фасад, а, в сущности, они ничуть не лучше нас с тобой. Лично я чувствую себя человеком более высокого уровня по сравнению со всей этой так называемой знатью.

Лотта тащила ее за собой от одной витрины к другой. Сестринские нападки на аристократию не портили ей удовольствия. Она наслаждалась диковинными безделушками, которыми окружал себя бомонд, — вчерашняя жизнь отличалась гораздо более ярким колоритом, чем жизнь сегодняшняя. Когда они вновь оказались в вестибюле, старуха заснула, а может, вообще умерла. Сестры покинули музей, а через два квартала ветер загнал их в знакомую кондитерскую, где они заняли привычные места под уродливым чугунным канделябром и заказали «волшебство», на сей раз с кокосом.

После французской кампании семейство фон Гарлицев вернулось домой. Фюреру вновь ловко удалось провернуть свое дельце! Шампанское текло рекой, хмель победы длился вплоть до первого налета английских бомбардировщиков на Кельн. Анна училась плавать — она лежала на спине в воде бассейна, предназначенной для тушения пожара, и смотрела сквозь ресницы на голубое небо. Невесомость… Не существовать, но все же быть… Хоть на миг выкинуть из головы, что Мартин со своей частью находится в Польше. Сейчас их первые свидания походили скорее на сон, чем на реальность. Лишь в своих письмах, посланных по полевой почте, он приобретал облик обычного человека. Это проявлялось в выборе слов, в его наблюдениях: дерево в Одрзивоте, которому не меньше тысячи лет; позолоченная барочная церковь в деревне, где свиней больше, чем людей; старичок с обветренным лицом, прошепелявивший три слова на немецком и бивший себя в грудь, — ведь его предки стояли на баррикадах с Гарибальди; местечко с сотнями озер, отражающих небо, так что в конце концов не знаешь, что где находится. О военных действиях он не упоминал, зато предлагал ей руку и сердце — с венским размахом и изяществом. С того самого момента, как он увидел ее на противоположной стороне танцплощадки, в синем платье, лишенную всякого кокетства, наоборот, даже с чуть агрессивным выражением лица, мол, «соблюдай дистанцию», он понял, что нашел свое счастье. Во время следующего отпуска он собирался попросить благословения у ее отца. Отец умер, возразила она. Тогда у опекуна? Она и того мысленно похоронила. Но он же должен у кого — то просить ее руки? Его упрямство в этом вопросе показалось ей старомодным, но трогательным, и она предложила, чтобы эту роль взял на себя дядя Франц. Мысль о замужестве была столь невероятной, что иногда она просто смеялась вслух. Я выхожу замуж, говорила она сама себе. Как если бы это касалось кого-то другого. В то же самое время она старалась проникнуться всей серьезностью предстоящего события, известного своими стереотипами: одно тело, одна душа — пока смерть не разлучит нас… Она больше никогда не будет одинока, навсегда соединив свою судьбу с судьбой Мартина, в практическом и метафизическом смысле. Больше не камеристка, но жена. Однако чувство смирения перевешивало при этом все остальное — чему быть, того не миновать.

В один прекрасный осенний день Мартин, целый и невредимый, сошел с поезда. Локомотив выпустил облако дыма, повисшее под перекрытием перрона; кашляя, она позволила себя обнять. Он отпрянул на расстояние вытянутых рук, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Она испугалась. За время своего отсутствия он превратился в фантом. На бумаге он был таким родным, словно знал ее с детства, ни одна мелочь не казалась ему пустяком. Теперь же в мгновение ока все изменилось: старый друг из писем растворился в воздухе, уступив место солдату с загорелым лицом и блестящими глазами. Дабы скрыть свое смущение, Анна, продираясь сквозь плотную людскую массу, прокладывала для него дорогу к выходу.

Повариха, служанки, гувернантка, прачка — он вновь сразил всю прислугу в доме галантностью, безукоризненностью манер и редким сочетанием природного благородства и мальчишества. Услышав сообщение о готовящейся помолвке, они зауважали Анну пуще прежнего. Фрау фон Гарлиц забронировала для них два номера в маленькой гостинице в Айфеле; после всех этих месяцев разлуки и неизвестности они заслужили свидание в безмятежной обстановке, считала она.

Поезд мчался на юг, пересекая огненно-осенний пейзаж. Племянник владельца гостиницы, сам только что вернувшийся с фронта, подвез их с вокзала на каком-то разбитом драндулете, долгие годы хранившемся в качестве музейной реликвии и теперь заменившем конфискованный автомобиль. Треск колес, запах леса и неизвестность. Всякий раз за поворотом Анна боялась увидеть монастырь — на вершине холма, рядом с замком фон Цитсевица. Однако профиль Мартина вернул ее обратно в сороковой год — времена изменились, не стоит оглядываться назад. Под его защитой ее могли везти куда угодно. Если до сих пор она бежала от реальности в мир литературных фантазий, то сейчас, когда каждый бугор на грунтовой дороге бросал ее в объятия Мартина, она чувствовала, что примиряется с реальной жизнью и даже влюбляется в эти дорожные рытвины.