Право на выбор - Михаил Логинов Страница 46

— Здравствуйте. Мы из агитационного штаба Ивана Савушкина.

— Саш, к нам из — какого-то штаба пришли. Девчушка и парень. Чего? Пусть заходят? Ладно, открываю.

…

— Здравствуйте. Мы из агитационного штаба Ивана Савушкина.

— А что вам нужно?

— Я хочу подробно рассказать вам о нашем кандидате.

— Не надо, проходите. Будут выборы — сами разберемся.

…

Здравствуйте. Я из агитационного штаба Ивана Савушкина!

— Ой, Марина Ивановна, здравствуйте. Мама, к нам наша училка по выборам пришла!

— Добрый день. Это газета, там интервью с Иваном Дмитриевичем, это буклет, это бланк наказов.

(За спиной шепот: «мама, обещай ей что проголосуешь, может мне в четверти четверка по алгебре будет).

…

— Здравствуйте, я из агитационного штаба…

— Спасибо не надо. Не пью, не курю, не хожу на выборы. Вам тоже не советую.

…

— Здравствуйте, мы из агитационного штаба Ивана Савушкина.

— Ну, коль пришли, проходите.

— Вот, пожалуйста, газета, вот буклет, вот бланк наказов.

— Не надо. Лучше своими словами расскажи, что за мужик-то этот Савушкин, откуда взялся, чему ему от нас надо.

* * *

После инцидента в ресторане «Соболь» по внутреннему штабу был издан приказ: ни в какие рестораны по вечерам не ходить, без прямого указания начальства. В Пансионате, всю неделю трудились две сменные поварихи, составлявшие меню по совместной заявке и очень обижавшиеся на то, что большинство постояльцев жили на одном кофе, лишь изредка подбегая к холодильнику — перекусить и опять за компьютер. Только Гречин и Капитан в полной мере ценили труд поварих: Капитан приходил в столовую точно и регулярно, а Гречин иногда опаздывал, но при этом ел за троих, а чтобы не ожиреть, бегал с утра вокруг корпуса и переплывал Ирхай туда и обратно.

Толик и Олег отнеслись к приказу серьезно, но с пунктуальностью. После очередной бессонной ночи, когда усталось так, что спать уже и не хотелось, Уздечкин сказал:

— Вроде все. Сколько на твоих, шесть? Все равно до вечера ничего не будет, сходим в город. Нельзя же неделю взаперти сидеть. Я узнал, есть кафе «Речной якорь», оно круглосуточное, а по утрам, говорят, там такая яичница. Будешь смеяться, я по нормальной яичнице мечтаю, почти как о бабе, а наша повариха какой-то омлет только и готовит.

— Лады, — ответил Олег. — Если только облома не будет. Может в твоем «Якоре» у повара утро еще не наступило.

Охранник, чутко дремавший у калитки, взглянул на них с удивлением и, пожелав доброго утра, отворил. Пустырь — прямую тропку по нему уже давно определили, был сух, никакой росы. С востока медленно наплывали тяжелые тучи; у них еще не было приказа опрокинуться на этот город и они искали цель, то и дело позвТаняя солнцу пробиться в просветы.

— Местные говорят, дожди на неделе пойдут, — сказал Толик.

Олег не ответил. В его глазах были тучи и пробившиеся из-за них солнце, а в голове только что распланированный второй спецвыпуск кандидата, только что сданный спецвыпуск от Валенсы, только что написанный буклет — «Кто такой Иван Савушкин» (текста буклета было на полторы страницы, черновых вариантов — хватило бы на газету), листовка для подписантов, листовка для ветеранов войны.

К сожалению, впереди работы было гораздо больше: листовка для учителей, листовка для врачей, листовка для впервые голосующих (два варианта, юношам и девушкам). Последнее задание привело Олега в возмущенное непонимание: сколько не обращайся к подросткам, только вчера достигшим восемнадцати, никто из них все равно не проголосует, если только бабуся не отведет за ручку, или папаша за ухо. Толик согласно кивал, отвечая, что дурацкие ритуалы есть везде; если рядом был Гречин, то читал короткую лекцию о роли ритуала в существовании любой консервативной структуры.

Кроме листовок и спецвыпусков, навалилась лишняя напасть: отмороженная газета «Красный рассвет» внезапно увеличила тираж в десять раз; теперь приходилось делать статьи и для нее. Внешне газета никакого отношения к выборам не имела; более того, некоторые ее статьи (заранее обговоренные с Толиком и Гречиным) лупили по Савушкину, к примеру: «Я иду по территории кирпичного комбината. Чисто и вылизано, как на аппель-плаце Освенцима». Но Батьке доставалось куда больше, и без намека на пародию. Газета стала вдвое толще, особо разгромные статьи потребовали иллюстраций. Тут уж пришлось попотеть и Антону: однажды его даже оставили в штабе на пять часов и он быстро рисовал варианты карикатур, к статьям, которые дописывал Олег.

За это время Олегу пришлось несладко: мальчишка просто забросал его вопросами о Питере, да такими, на которые ответить было непросто; разве особо интенсивным стуком по клавиатуре; не мешай парень, работаю, будет перекур — отвечу. Если бы речь шла о классическом Петербурге или, напротив, тусовочно-клубном Питере, еще куда ни шло, но Антон, неизвестно с чего, подсел на Серебряный век и спрашивал: есть ли уже музей Гумилева, какова судьба частного музея Анны Ахматовой, был ли он на лестнице Кузьмина и т.д; самое же странное, парень интересовался этим всерьез. Про себя, Олег решил, вернувшись в Питер, устроить себе отдельную экскурсию.

— Антон, ты вообще, откуда такой? — однажды спросил его Олег.

— Откуда? Да, понял вопрос, — ответил тот. — Моя бабушка из Петербурга. Семью выселили в Ирхайск после убийства Кирова. Она мне рассказывала, что все ссыльные из Ленинграда на чемоданах сидели, ждали, когда можно будет домой вернуться. А моя бабушка была из офицерской семьи, она все прекрасно понимала и вместо того, чтобы в Ирхайске остаться, наоборот, решила забиться подальше. Когда через три года всех ссыльных посадили, она уже жила в Сосновском райцентре — по суши добраться можно лишь зимой, а летом только на лодке. Стала учительницей, женилась тоже на ссыльном. Так и выжили. Почти весь ее багаж, что из Ленинграда успела вывезти — книги, больше, чем в местной библиотеке. Бабушка для меня была… ну, как другое солнце. Дети, когда растут, мечтают стать космонавтами или киллерами, это смотря в какое время. А я мечтал в Петербурге побывать. И сейчас мечтаю. Может, у вас на выборах денег заработаю, на зимних каникулах выберусь.

— Выберешься, — оптимистично кивнул головой Олег.

За эти дни на Толика выпало меньше непосредственно журналистской писанины, зато свалилась напасть, с которой Олег пожалуй бы и не справился: писать речи кандидату, составлять ролики для радио и редактировать то, что творилось местными журналюгами. Иной раз, прочтя ирхайский шедевр на тридцать строчек, Олег с ужасом понимал, что написать три страницы собственного текста проще, чем переработать такое и искренне сочувствовал другу…

— Хватит думать о работе, — прервал его мысли Толик, — думай о чем угодно. А еще лучше, говори о чем угодно. О бабах, к примеру.