Порок сердца - Ольга Минина Страница 45

Катя, почувствовав в голосе мужа небольшое волнение, подошла к нему поближе:

— Не расстраивайся милый, я люблю свечи.

Аня, придумав себе занятие, поднялась с дивана.

— Пойду, хоть в калейдоскоп поиграю, с фонариком. — Она медленно побрела в свою комнату, с сожалением взглянув на выключенный телевизор.

На лестнице послышался какой-то шум.

— Похоже, кто-то в лифте застрял, — усмехнулся Григорий.

— Бедняга. — Кате стало жалко узника.

Они переместились в спальню. Катя разделась и при свечах села у трюмо — медитировать на ежедневном психотренинге.

— Я Катя, Катя Дроздецкая…

Григорий подошел к балкону, чтобы рассмотреть непрекращающийся салют. В этот момент дверь балкона с грохотом распахнулась, и в спальню, вместе с холодом и снежинками, ввалился раскрасневшийся Павлов, весь в снегу, с перекошенным лицом и пистолетом в руке. Быстро оценив ситуацию, он ударил стоящего рядом Григория рукояткой пистолета по голове. Тот схватился за голову и со стоном осел на пол у балконной двери, где и замер надолго, почти потеряв сознание. Когда он попытался подняться, Павлов вновь замахнулся на него пистолетом.

— Тихо, доктор нах, а то порешу ее раньше времени.

Катя, замерев от страха, замолчала, сидя на своем месте, вжалась всем телом в кресло, боясь даже повернуться к налетчику. Почти все свечи в комнате погасли от ворвавшегося ветра. Полумрак озарялся яркими вспышками салюта.

Павлов обратился к Кате, оставив Григория в покое:

— Ну привет, Лена. Я пришел.

Она, так и не обернувшись на голос, сидя перед зеркалом, поежилась от жуткого холода.

— Я Катя, Катя… Гриша, скажи ему!

— Хороша сучка, — Павлов подошел поближе к Кате и заглянул ей в лицо, — если б не знал, поверил бы, что Петрова. Пластика, мать ее нах. Так, хирург?

Ответа Григория не последовало, он так и сидел, обхватив голову. Только Катя опять начала свою молитву:

— Я Катя, Катя…

— Что, заело? — Павлов зло оборвал ее на полуслове. — Чертова кукла! Кончай косить под дуру нах. Один раз развели, как лоха, второй раз не получится нах.

— Прекрати орать, придурок, — от крика Павлова Григорий пришел в себя, — она больна, ничего не помнит благодаря тебе.

— Да? Ничего не помнит нах? А кто меня со шконки сорвал? Мне еще восемь лет было чалиться. А кто с ее счета деньги два месяца назад снял — номер счета только она знала.

— Бред какой-то. — Григорий поморщился.

— Молчи, гад! — снова заорал Павлов, размахивая оружием и тыча пистолетом в шею Кате. — И ты молчи, сука-Ленка, заладила нах!

За окном рассыпался гроздьями очередной залп салюта, который окрасил комнату яркими красными всполохами.

— Катя-Катя, — Павлов мило улыбнулся Кате в зеркале, — ты ж сама ее и завалила нах.

— Что, что ты сказал? — Григорий попытался приподняться.

— Я Катя, Катя, Катя! — Женщина еще сильнее сжалась, не мигая глядя в зеркало, обхватила голову руками, от резкого движения с ее головы упал парик.

— Да, крепко я тебя приложил нах! Только шрамами меня не разжалобишь. — Павлов поднял с пола ее парик и надел его на место, затем быстрым движением сорвал с нее бюстгальтер.

Катя резко прикрыла груди руками.

— Не тронь ее, гад! — Гриша рванулся к Павлову.

Но тот опять пригрозил ему пистолетом.

— Очень надо! Ну что, Лена? Лицо сделали, как у Катьки, — не подкопаешься нах. Ты на сиськи свои посмотри! На левой — втянутый сосок так и остался нах. Ты ребенка-то не кормила? Ну и правильно, она ж не твоя дочь — Катина нах.

— Что ты несешь, гад?! — Григорий потерял терпение и вскочил на ноги.

Павлов моментально опрокинул его обратно:

— Да подожди ты, док, думаешь — все знаешь, умный очень нах? Лежи и вникай нах. Ленка, ты на вторую сиську посмотри — там у тебя замечательное родимое пятно, черт шельму-то пометил. Я ж его чаще, чем икону, целовал нах.

— Я Катя, мой муж — Гриша, моя дочь — Аня… — Катя пребывала в полном ступоре.

— Ладно. Я, короче, как в себя пришел тогда, проклял все. Что мне тюрьма — я жить не хотел. Любил я тебя — суку нах. Гад какой-то письмо подсунул, что весь город, кроме меня, знает, кто отец твоего ребенка. Вот планка-то и упала, а на зоне так тоскливо было, так по тебе скучал — как вспомню, что убил, — волком вою нах. Вены перегрыз — докторишки откачали. Тогда думал — зачем? Сейчас знаю, чтоб вернуться и добить тебя гадину. Ты ж вот она — живая, с докторишкой. Любишь докторишку, Ленка?

Павлов потряс пистолетом перед Катиным носом.

— Я Катя, — тихо, но упрямо произнесла Катя.

— Я ее люблю, — тихо, в унисон Кате подал голос Григорий.

— Это хорошо. Вот и расскажи, какая она Катя нах, а то ее, похоже, и правда перекосило от страха, контуженую. Мне она в сознании нужна, чтоб понимала за что.

— Пошел ты, ты хоть знаешь, что она тебе ребенка рожала, хотя ей врачи сказали, что она от этого почти наверняка умрет.

— Не знал нах. И знать не хочу. Брехня это все нах. Один раз развели… Опять на жалость пробиваете. Ты ж тоже, похоже, не поверил, когда я сказал, что она Катьку твою грохнула, а зря нах. Ладно, Айболит, делаем так — я рассказываю свою историю, что из попа вытряс, а ты — как сердце пересаживал, лицо перекраивал да в Москву увез нах нашу любимую, может, у нее мозги на место встанут. Ты, кстати, ведь тоже свою благоверную на тот свет отправил. За это свой крест несешь. Я и это знаю нах.

— Господи, да что это?… — Катя снова схватилась за голову. — Я Катя, Катя Петрова…

— Ни хрена ты не знаешь, киллер хренов. — В голосе Григория звучали горечь и тоска. — Никого я не душил, Лена мою Ким задушила, я это точно знаю и простил ее, потому что люблю, а тебе этого не понять.

— О как все плохо! Тогда по-простому нах.

Павлов приставил пистолет к голове дрожащей крупной дрожью Кати.

— Нет! — Гриша закричал и кинулся к Павлову.

— Рано, — бандит толкнул Григория на пол, — я выговориться хочу нах. Мне как Белка про встречу со странной Катей, которая не своим голосом говорит и мизинец на фото, как Ленуська, отгибает, рассказала, меня, как молнией шибануло нах. Я с Белки спрыгнул — и бегом в два ночи к Пантелеймону домой. Вломился, с постели попа поднял, ты что ж, гад святой, натворил, говорю. Ну-ка правду и только правду нах! Ну а он… восемь лет готовился, похоже, к этой встрече — запел свою аллилуйю — Гриша и Катя — понятное дело — святые нах, Лена, Божьим чудом спасенная, — тоже теперь святая, меня, видать, тоже нах святым духом выпустили…

Ты, говорю, часом со святой Леной нах за моей спиной не поролся ли? — А он мне — по морде, рука тяжелая нах — думай, что говоришь. В школе-то я его всегда побивал нах. Ну, мне терять нечего — я пистолет достал и на него, попадья — в крик, дочки проснулись — скис мой поп. Адрес жены, говорю, давай — навестить хочу, давно нах не виделись! Стреляй, говорит, не дам. Я, говорит, тебе расскажу, все как было — какая Лена была, какая стала — и ты иди подобру-поздорову. Ну что делать — не стрелять же в него — рассказывай, говорю нах. Ну, он и рассказал…