Без аккомпанемента - Марико Коикэ Страница 43

Юноскэ же, по крайней мере внешне, продолжал общаться со мной как ни в чем не бывало. Я настолько не ощущала никаких изменений, что порой сомневалась, не привиделось ли мне все в тот день, когда валил снег.

Он по-прежнему что-то рассказывал своим сухим, немного циничным тоном, был в меру обходителен с Эмой, когда та начинала простодушно ластиться и прижиматься к нему, то замыкался в угрюмом молчании, так что никто не мог догадаться, что у него на уме, а то вдруг выдавал какую-нибудь скабрезную шутку и сам же громче всех над ней хохотал.

Я не однажды порывалась спросить у Юноскэ, почему он тогда подглядывал за нами, но каждый раз не зная, как начать разговор, в конце концов бросила эту затею. Противное, гнусное происшествие, случившееся тогда, во время снегопада, тягостным гнетом легло на мою душу, однако искать способ избавления от этого гнета у самого виновника происшествия тоже как-то глупо, так что ничего не поделаешь.

Я старалась думать, что человек по имени Юноскэ ровным счетом никак не причастен к отношениям между мной и Ватару. Ведь я любила Ватару, а не Юноскэ. Да, они живут вместе, но это вовсе не означает, что я должна переживать из-за того, что Юноскэ подсматривал за нашим совокуплением. А если Юноскэ посмеет еще глубже втесаться в наши отношения с Ватару, мы оба будем вправе и вовсе выбросить его из нашей жизни, способы найдутся. Так я думала.

Но если уж кто-то и в самом деле изменился, то это был не Юноскэ, а Эма. Закончив старшую ступень школы для девочек М, она далее по восходящей отправилась прямиком в женский колледж. Но почему-то при этом в ней совершенно перестала ощущаться та особая молодая свежесть, которая обычно свойственна юным студенткам. Отчасти это было из-за того, что после поступления в колледж Эма начала делать более густой макияж, и ее одежда, которую она приобретала на деньги, выкачанные из отца, тоже стала какой-то слишком взрослой. Но дело было не только в этом. Я не могу это толком объяснить, но Эма производила такое впечатление, будто она из яйца сразу превратилась в прекрасную бабочку, минуя стадию куколки. Это можно назвать… неожиданным эротизмом, который возник внезапно, перескочив сразу через несколько ступенек формирования. Вряд ли Эма сама это осознавала, но всегда и в любом месте она выглядела такой до неприличия взрослой, что иной раз не верилось, что мы с ней одногодки.

Наверное, она изо всех сил старалась дотянуться до Юноскэ. Стоило ей раскрыть рот, как она снова становилась маленькой девочкой Эмой, но когда она молчала, создавалось ощущение, что она витает в таких далеких мирах, какие мне и не снились.

Не проходило дня, чтобы Эма не нашла повода увидеться с Юноскэ. Если им не удавалось вместе пообедать, они встречались за ужином. Не получалось поужинать — она вечером заявлялась в чайный домик в Китаяме, хотя знала, что там Ватару, после чего намеками всячески старалась его куда-нибудь выпроводить. Эма не находила себе места, если хотя бы раз в день ей не удавалось узреть лик ее возлюбленного. Она вела себя так не потому, что хотела обольстить Юноскэ и сделать его своей собственностью. Эма на самом деле была по уши в него влюблена. Как-то раз она сказала мне:

— Мне сущим адом кажутся те дни, которые мы с Юноскэ-сан проводим порознь. Я ничего не могу делать, ни о чем не могу думать. Все, что мне нужно — увидеться с ним. Хоть на секундочку. Это, наверное, очень глупо звучит. Ну и ладно, считайте меня дурой. Юноскэ может сердиться на меня, говорить, что я ему в тягость, все равно хочу быть рядом с ним. Не знаю, поймешь ли ты меня, Кёко. Но у меня нет ни капли собственного достоинства. Более того, если вдруг Юноскэ скажет: «Я тебя больше не люблю! Ты мне надоела и я хочу с тобой расстаться», — я уже знаю, что отвечу. «Нет». И все. Любая мало-мальски гордая женщина, услышав такое от любимого мужчины, скорее всего разозлится и скажет что-нибудь вроде «Да и пошел ты!», правда? Или расплачется и начнет осыпать его упреками. Я никогда так не сделаю. Какая может быть гордость, если речь идет о Юноскэ! Я давно рассталась с этой жалкой гордостью. Какие бы слова он мне не говорил, я все равно буду с ним, как и прежде. Ничего не изменится.

— А если Юноскэ-сан куда-нибудь сбежит, и ты не будешь знать куда? — спросила я. Эма улыбнулась:

— Я не дам ему сбежать, — сказала она. — Об этом я позабочусь. Человек, лишенный гордости, способен на все.

— Но как? Ты слабее его. Не собираешься же ты свалить его на землю и связать веревкой?

— Способов много. Например, пока он спит, можно раздеть его догола и спрятать всю одежду, нижнее белье, ботинки… Тогда он точно не сможет выйти на улицу.

Я заинтересованно кивнула. Выходит, Эма была такой упорной, потому что вбила себе в голову, что любовь не обязательно предполагает взаимное духовное родство. Абсолютно нелепая и неубедительная теория, хотя мне казалось, что где-то в глубине души я понимаю Эму. Я завидовала тому, с какой отважной настойчивостью она толкала свою точку зрения, не обращая внимания на то, что порой ее эмоции явно перехлестывали через край.

Покончив со старшей школой, мы с Эмой очень быстро сдружились. Нам крайне редко удавалось проводить сколько-нибудь долгое время наедине друг с другом, поскольку все ее мысли были заняты Юноскэ, а мои — Ватару, и к тому же я училась на подготовительных курсах. Но регулярно, раз в неделю в доме у тетки обязательно раздавался телефонный звонок от Эмы.

Начав говорить по телефону, Эма не могла остановиться. Болтали мы исключительно о разной ерунде. Наши разговоры, столь же обильно усыпанные шутками, как и те беседы, которые, будучи старшеклассницей, я вела по телефону с Джули и Рэйко, могли продолжаться бесконечно. Эма болтала, потому что ей не хотелось первой заканчивать разговор, и еще потому, что ее собеседником была я, то есть она могла спокойно рассказывать мне все, что заблагорассудится.

Потом тетка начинала хмурить брови. Боясь рассердить ее, я сама подводила наш разговор к концу. Обычно Эма все сразу понимала и каждый раз прощалась одними и теми же словами: «Ой, правда, извини! Заболтала я тебя. Ну что, тогда пока. Встретимся в Китаяме».

Я много раз намеревалась рассказать ей, что Юноскэ видел, как мы с Ватару первый раз занимались сексом. Разумеется, добавив, что это была чистая случайность, чтобы Эма не подумала ничего плохого.

Такому человеку, как Эма, вполне можно было рассказывать подобные вещи. Она не стала бы ужасаться, поднимать шум или бежать к Юноскэ за объяснениями. Просто восприняла бы это, как забавный эпизод, не более того, и через несколько часов уже забыла бы об этом разговоре. Важнее всего для нее было то, что Юноскэ вообще есть, а что он там видел, что чувствовал — этим она особенно не интересовалась.

Я много о чем хотела рассказать Эме: и о Ватару, и о себе, и о странных отношениях между Ватару и Сэцуко… Если бы в тот злополучный августовский вечер, когда гремела гроза и бушевал ливень, я неожиданно не заявилась бы в чайный домик в Китаяме и не увидела бы того, что мне довелось увидеть, я уверена, что рассказала бы ей все, что хотела. К тому времени я уже на самом деле полюбила Эму.