Развод - Майк Гейл Страница 42

10.00

Я и Элисон с большим грузом нашего добра, сложенного в задней части автофургона, взятого мною напрокат на время уикенда, только что подкатили к своему новому жилищу. Я вылезаю из кабины, раскрываю задние дверцы и долго стою, глядя на черные мешки для мусора, набитые разным скарбом, чемоданы, сумки, коробки. Странное чувство возникает при виде упакованного имущества, принадлежащего вам, которое, как вы сами полагаете, придает вам статус хозяйствующего субъекта. А еще более странное чувство охватывает вас, когда оказывается, что часть этого добра принадлежит другому человеку, с которым вы решаете разделить свою жизнь.

К счастью, Ник и Джейн нашли время помочь нам, и, когда мы тащим все эти коробки, мешки, сумки и чемоданы в квартиру, мне неожиданно приходит в голову мысль, что вещей у Элисон не так уж и много. Она никогда не обременяла себя вещами. Все, что у нее было, так это вещи и предметы, необходимые девушке в быту: книги для обязательного чтения, свечи, индийские постельные покрывала, подушки, фотографии семьи и друзей, портативный черно-белый телевизор, давно тоскующий по свалке, допотопный видеомагнитофон с верхней загрузкой кассеты, целый мешок косметики (в том числе несколько миллионов флаконов шампуней и кондиционеров, и это несмотря на то что в последнее время я видел на ее плечах всего одну голову, которая нуждается в обработке шампунем/кондиционером) и, конечно же, одежда — вот, пожалуй, и все. Обычный девический набор. Вернее, скромный девический набор. Не такой громадный джентльменский набор, как у меня. В ее наборе не было сотен компакт-дисков, подставок для хранения компакт-дисков, хай-фай-стереосистемы, не совсем древнего переносного телевизора, не совсем древнего видеомагнитофона, двух чемоданов, черных мешков для мусора с одеждой, обувью и кроссовками, многих десятков старых номеров журналов для мужчин, «Экономиста», изображения Чуббаки [43]во весь рост, вырезанного из плаката на картонной основе, давнишних (но я все еще собираюсь почитать их, поскольку там столько интересных статей) воскресных приложений к газетам, джойстика для компьютерных игр, неприкосновенного запаса напитков (четыре упаковки «Карлсберга», бутылка «Джека Дениэлса», наполовину выпитая бутылка «Абсолют ситрус») и еще многого, многого и многого другого.

19.33

Наш первый вечер в новой квартире. Только я, Джим и Диско. Маленькая городская семейная ячейка. Мы смотрим телевизор, ждем на дом еду из китайского ресторана, торгующего навынос, и напитки — шесть упаковок пива «Бек» — из магазина рядом с нами. Но лучше всего мы чувствуем себя, когда садимся за наш новый стол и начинаем вкушать принесенную китайскую еду.

— Какое это счастье, — говорю я, держа в руке чек из ресторана. — Как это прекрасно. Когда мы поужинаем за нашим новым общим столом, как ты отнесешься к тому, чтобы отдохнуть на нашей общей кровати?

Джим улыбается во весь рот:

— Дорогая, тебе всегда приходят в голову превосходные идеи.

Пятница, 14 февраля 1997 года

7.31

Я выхожу в вестибюль проверить содержимое почтового ящика. Среди макулатурной почты попадается конверт, присланный мне родителями. Я сразу же догадываюсь, что в нем, и открываю его со смешанным чувством любопытства и вины. Внутри светло-желтая поздравительная открытка с золотым сердцем посредине. На развороте надпись: «В День святого Валентина все еще тоскую по тебе. Д.». Я понимаю, что должна выбросить ее, но не могу. Я кладу открытку в конверт, а когда Джим уходит на работу, прячу ее в коробку из-под обуви.

Четверг, 13 марта 1997 года

6.43

Прошел месяц с того дня, как я и Элисон стали жить вместе, и все у нас распрекрасно. Когда мы вместе, то большую часть времени в основном хохочем и едим разные вкусности. Поскольку мы практически никуда не ходим, наши друзья волнуются, живы ли мы вообще. Но мы никуда не ходим не потому, что мы не можем, а потому, что не хотим. Мы чувствуем себя примерно так, как Том и Барбара в «Хорошей жизни» [44], — полностью независимыми от внешнего мира. Мне нравится все, что происходит между нами. Вот, к примеру, сейчас я лежу на кровати рядом с Элисон, слушаю программу «Сегодня» и думаю о том, что пора вставать, как вдруг совершенно неожиданно до меня доносится запах, которого я никогда прежде не ощущал… по крайней мере, я никогда не обонял его из этого конкретного источника.

— Это ты? — спрашиваю я, толкая Элисон под бок.

— Что я? — отвечает она, явно притворяясь спящей.

— Ах ты негодная врунья, — говорю я, водя носом и принюхиваясь. — Я знаю, что это не я и не Диско, кстати, ее и в комнате-то нет. Так кто же это, по-твоему? — Я обнимаю ее и говорю, как с ребенком, успокаивающим тоном: — Все нормально, не бери в голову. Просто ты пукнула. Ну и на здоровье.

— Меня пучило всю ночь, но я старалась ничего не выпускать наружу, — оправдывается Элисон, но не выдерживает и заливается смехом, в котором примерно девять частей веселья и всего одна часть стыда. — Я виновата, Джим, прости меня. Я никуда не годная подружка, да?

— Почему?

— Ну, потому, что я… — она изображает на лице гримасу отвращения, — …при тебе.

— Мне многое не понятно, — говорю я. — Но не волнуйся и не бери в голову. Мы столько времени вместе, и только сейчас я впервые унюхал, как ты пукнула. Как случилось, что я не ощущал этого прежде? Ведь каждому время от времени надо пукать. Даже тебе. Так где же ты это делала?

Элисон в смущении хватается за голову.

— Когда ты дома, то в основном в ванной, иногда в прихожей, бывает перед входной дверью, а иногда в общественном месте, где я могу обвинить в этом кого-нибудь другого.

— Да ты не в себе. Ты это понимаешь?

Элисон кивает, а затем целует меня.

Пятница, 28 марта 1997 года

19.09

Начало вечера, я и Элисон сидим перед телевизором, Диско вытянулась между нами.

— А ты знаешь, она похожа на тебя, — говорит Элисон.

— Кто?

— Диско.

— Ты хочешь сказать, что я похож на кота?

— Да нет. Я просто думаю, что если она и похожа на кого-нибудь из нас, то это на тебя. Ты же как-никак ее папаша.

Я смотрю на Диско, которая, развалившись на спинке, широко зевает.

— Наверное, ты права, — говорю я, приглядываясь к кошке. — Она похожа именно на меня.

Пятница, 4 апреля 1997 года

3.45

— Ты проснулся?