Чары Шанхая - Хуан Марсе Страница 42

Всего один раз удалось мне проникнуть в каморку за бутафорским платяным шкафом, где обитал капитан. В последнее время он скрывался за шкафом все реже и, скорее всего, прятался там от собственной супруги, а не от преследовавших его демонов. Убежище капитана представляло собой тесный закуток, где раньше была ванная комната, которую заставили цветочными горшками и деревянными ящиками с геранью и гвоздиками. Там стояли топчан, стул, ночной столик и странный деревянный агрегат, из которого в беспорядке торчали провода и обрывки проволоки; с виду он походил на грозное чудище, хотя это был всего-навсего старый распотрошенный радиоприемник. В наполненных землей унитазе и биде росла буйная сочная зелень, а из потемневшей треснувшей раковины склонялась до самого пола цветущая жимолость. В пышном цветочном убранстве угадывалась заботливая рука толстухи Бетибу. Если день был ясный, солнце нещадно палило в небольшое окошко, выходившее на улицу Сардинии, в котором виднелись крыши нашего квартала, за ним — башни Саграда Фамилиа, а еще дальше ослепительно сверкало море.

В тот день жена капитана попросила меня помочь старику вытащить из каморки пришедший в полную негодность топчан: в досках кишмя кишели клопы, и Бетибу решила их вывести. Когда я вошел, капитан что-то оживленно говорил, держа в руке огромный, как умывальный таз, микрофон с оборванным проводом. Увидев меня, он нисколько не удивился, однако тут же умолк и спрятал свое сокровище в столик Донья Конча руководила нами из гостиной, куда выходила наружная сторона платяного шкафа, из которого она предварительно убрала костюмы. Следуя ее инструкциям, мы с капитаном вынесли топчан на террасу и трясли до тех пор, пока оттуда не высыпались все клопы, которых Бетибу аккуратно собрала и сожгла вместе со старой газетой. Работа утомила капитана, и я втайне надеялся, что в это утро он не пойдет собирать подписи, однако не тут-то было.

На улицу мы вышли позже обычного. Стояла духота, небо было подернуто облаками, и моросил мелкий дождь, однако убедить старика вернуться мне так и не удалось. Мы побродили по улице Когост, но петицию никто не подписал, и капитан, сжалившись, решил угостить меня газировкой. В таверне над стойкой играло радио.

— Добрый день, сеньоры, — сказал капитан с порога. — Вы, конечно же, слышали интересный, злободневный и правдивый политический репортаж, который только что передавали на пятнадцатой волне в программе «За независимый Ла-Салуд»?

Четверо посетителей — трое у стойки, один возле бочек с вином — поздоровались с капитаном, но отвечать не торопились. Повторив вопрос, капитан похвалил ведущего.

— Успокойся, Блай, — проворчал кто-то из посетителей. — Мы все слышали твою передачу.

— И каково ваше мнение, сеньоры? Блестящая речь, не правда ли?

— Ерунда.

— Ничего подобного, — в шутку возразил другой посетитель, — мне понравилось. Очень остроумно.

— Эй, не заводите его, — тихо посоветовал хозяин таверны.

— Ведущий — самый настоящий красный, но языку него подвешен неплохо.

— Рад, что вам понравилось, — сказал капитан.

— Дерьмовая передача, и все тут, — настаивал первый.

— Посоветовал бы вам, уважаемый, пересмотреть ваше мнение… — Капитан повысил голос: — …Ибо речь идет о грамотном и смелом анализе ситуации в стране и за рубежом. Ни одна другая программа, а уж тем более наша трусливая пресса не отважится на такой честный, искренний и своевременный репортаж о политической и военной обстановке в разрушенной Европе…

— Ты прав, Блай. — Посетителю с унылой физиономией явно хотелось подразнить капитана. — Что они понимают?

Хозяин попытался сменить тему, настойчивость капитана его явно встревожила. Я, как ни в чем не бывало, пил газировку. В таверне было сумрачно, от бочек несло кислятиной. Неожиданно плюгавый человечек, понуро сидевший над стаканом красного вина, выпрямился, пристально глянул на капитана, ухватился короткими пальцами за край стойки и заявил:

— А мне больше всего нравится передача «Такси-Кей».

— Понять не могу, Блай, на что жалуется этот ваш ведущий, — лениво перебил его первый собеседник, подмигнув хозяину. — По-моему, в этой стране никогда еще не жилось так спокойно и благополучно, как сейчас.

Человечек задумчиво покачал головой и пробормотал:

— Благополучие… Ах да, благополучие. — Он повторил это слово таким тоном, словно речь шла о выдержанном дорогом вине, чей вкус он пытался вспомнить, прикрыв глаза. — Как же, как же… Сеньор с забинтованной головой, пожалуй, прав.

— Вам теперь самое время порассуждать, после стольких-то стаканов, — ехидно заметил толстяк.

— Я, сеньор, между прочим, разбавляю вино газировкой.

— Рассказывайте сказки.

— Не ссорьтесь, сеньоры. Такова жизнь! — воскликнул капитан и пропел: — Я пьян тобой, а ты так равнодушна…

— Он еще и болеро распевает, — буркнул толстяк.

— Это вовсе не болеро, — возмутился человечек у стойки. — Это стихи, красивые и печальные.