Хроника одного падения - Марат Буланов Страница 42

Запой предотвратить удалось. Михаил даже сам себе удивился. Не стал пить, и всё! Есть, значит, у него сила воли. Болел целый день, до вечера, а потом, похмелье отступило. На душе стало легко, приподнято. Заработала мысль. «Ну, умер Борис Борисыч, так что, и себя сейчас хоронить, как ученого? Может, без лишних сантиментов, придти прямо Мяткину, в пединститут, и показать ему свои мысли? Зря, что ли, на машинке их изобразил, когда еще Борис Борисыч болел? Не всё там, конечно, гладко сформулировано, но главное-то, отображено…».

Профессора пришлось «ловить» несколько дней. Свободный, блин, график работы! Хотя, — глава научной школы и был деканом психологического факультета.

Наконец, удалось застать его, под вечер, в своём кабинете. Пришлось долго ждать, пока освободится. От нечего делать, Михаил рассматривал, отделанный под евро, коридор второго этажа с дверьми в аудитории. Здесь и располагался факультет. Вот, стенды с расписанием занятий, приказами деканата для студентов; пол застелен мягкой дорожкой; в конце коридора — портрет Берлина с указанием лет жизни и известной цитатой из основополагающего труда. Всё выглядит чисто, аккуратно, со вкусом, — одним словом, Храм науки… Но это лишь внешне. А внутри…

Из дверей кабинета профессора и декана, выглянул Мяткин, лысоватый, еще крепкий, пожилой мужик в бежевом свитере.

— Ну что у тебя? Заходи. Только побыстрее.

— Да вот, принёс кой-какие мысли, относительно Берлинского труда, — неожиданно, перетрусил Михаил. — Плод, так сказать, нашего с Борисом Борисовичем содружества…

В просторном кабинете, стояли роскошный диван и кресла, посредине — стол с мягкими стульями, вероятно, для заседаний кафедр. Мяткин уселся за своё рабочее место. Стал рассматривать рукопись.

— Ну, знаешь, ты и настрочил! У меня времени нет, чтобы разбирать всё это. Пединститут, скоро, выпускает Вестник с нашей психологической специализацией. Так вот, можешь ли, — из того, что принёс, — подготовить статью, листов на 10–15? Мы же не против, чтоб молодёжь выступала со страниц академического издания. Многим дорогу даём… Вот, и сделай. Но чтоб статья была со сносками, указанием литературы, и так далее. Ладно? — Мяткин, всем видом показал, что разговор закончен.

— Я только хотел, спросить об одной вещи, — заторопился Михаил. — Как в школе, сейчас трактуют однозначную разноуровневую связь?

— Какую, какую? Не слышал о такой!

— Ну, у Берлина, на странице 136, имплицитно о ней говорится…

— Так Берлин, когда написал свой труд? Десять лет уж прошло. Школа давно вперёд вырвалась. Сейчас работаем над концепцией активности индивидуальности, а ты о какой-то, разноуровневой однозначной, — правильно говорю? — связи толкуешь! — Мяткин, с пренебрежением, смотрел на Михаила.

— Так в этой связи, заключен ключ к адекватному пониманию теории!

— Давай, счас не будем разводить дискуссию. Приноси статью, — наши доктора, из редколлегии, посмотрят и решат: печатать её или нет. До свиданья! — Мяткин выставил «недоумка» за дверь.

«Вот так-так! — приходил в себя Михаил. — Он даже понятия не имеет о разноуровневом конституциональном типе, который и отражает математическая связь! А ведь, член-корреспондент академии наук! И такое непроходимое невежество! Что тогда говорить, обо всех этих горе-ученых, работающих под его руководством? Нужно срочно сделать сообщение, показать подлинное положение дел в теории. Раскрыть дурням глаза и обелить имя Берлина, которое уже успели вымарать…».

И Михаил засел за работу, понимая, что ему предоставлена возможность, не только проявить себя, но и «вывести целую научную школу из теоретического тупика», утвердить «истинность Берлинских теоретических положений». А это означает, «переворот во всей системе научного знания о человеке»!..