Малек - Джон ван де Рюит Страница 42

С днем рождения, Малёк! Сегодня мне исполнилось четырнадцать. (Я родился в один день с Адольфом Гитлером.)

Позвонили родители и Русалка, а Вомбат прислала открытку, написанную маминым почерком. Кроме этого, никто больше и не заикнулся насчет дня рождения. Даже не подмигнул, не посмотрел подозрительно — ничего. Возможно ли, что случилось невообразимое и о моем дне рождения забыли? (К сожалению, это очень сомнительно, так как каждому ученику в школе выдают список, где указаны точный возраст и дата рождения всех его однокашников.)

После обеда Папаша вызвал игроков нашей команды по крикету в свой кабинет. Оказалось, нас пригласили на фестиваль по крикету в Кейптаун на июльские каникулы. Папаша спросил, кто из нас захочет поехать. В воздух тут же взметнулись одиннадцать рук. Папаша провел рукой по седеющей щетине на подбородке и впервые с начала семестра улыбнулся. «Почему-то меня это не удивляет», — сказал он и приказал нам идти взмахом трости. Все ребята из команды собрались на улице и принялись взволнованно обсуждать предстоящую поездку в Кейптаун. Вот это подарок на день рождения! Наконец я пошел встать в очередь на обед, но тут меня окликнул Папаша:

— С днем рождения, Мильтон.

Он вручил мне подарок (кое-как завернутый в рождественскую бумагу) и зашагал к учительской. Я сунул сверток под рубашку и помчался в спальню, где спрятал его в самой глубине шкафчика. Только идиот оставит столь красноречивую улику на полном виду у Безумной восьмерки!

20.00. В сегодняшней репетиции участвуем только Ллойд Кресвелл и я. (Он зовет меня Оли, а я его — Плутом.) Работали над сольными партиями, а лысый Коджак снова размахивал дирижерской палочкой, грозя нас покалечить. Викинг лишь наблюдал, время от времени делал замечания или просил нас что-нибудь изменить. Мисс Робертс играла на пианино, никак не реагируя на вопли бесноватого Коджака, разве что чихнула пару раз и высморкалась в платок.

В середине репетиции вошел Криспо. Он выглядел совсем дряхлым и больным и держался за Глорию. Та усадила его в кресло у пианино. Он склонил голову набок и приставил руку к уху, чтобы лучше нас слышать. Я спел пару сольных партий и не мог не заметить, что старый одуван слегка покачивается в такт музыке и улыбается, а по его лицу текут слезы. Когда я допел, он с трудом поднялся на ноги, помахал мне и показал победоносный знак, после чего Глория вывела его из комнаты. Мне хотелось побежать за ним и проверить, все ли с ним в порядке, но Викинг приказал нам снова спеть «Теперь это твой дом».

Обратно шли вместе с Плутом, восторженно обсуждая пьесу и то, что нам достались главные роли. Наконец Плут попрощался со мной и пошел по тропинке, идущей к его корпусу — вдоль входа в часовню и через автостоянку. Я же решил немного потянуть время перед возвращением в спальню, надеясь, что к моему приходу Безумная восьмерка уже уснет, и пошел по той же тропинке, но вместо того, чтобы продолжить путь к автостоянке, зашел в часовню.

На алтаре горели три свечи, и в помещении было тепло и уютно — в отличие от того вечера в прошлой четверти, когда мы устроили ночное купание. Я сел в заднем ряду и стал внимательно прислушиваться к подозрительным звукам (возможно, потусторонним). Но, не считая грохота старого товарняка до Йоханнесбурга, проходящего ровно в 23.00, все было тихо. Я думал о пьесе, о Русалке, о том, как выиграл грант, и о поездке на фестиваль. О том, что мне исполнилось четырнадцать, и о старом мистере Криспо, который улыбался и плакал… А потом я сделал странную вещь. Я сказал «спасибо», и это получилось как-то само собой. Мой голос разнесся по пустой часовне, прозвучав на удивление громко и полнозвучно — он был совсем не похож на голос Малька. Может, это знак Божий и мои дни в качестве Малька сочтены?