Вдали от Рюэйля - Раймон Кено Страница 41

— Ну вы и шутница, — сказали старенькие родители.

— А вот то что я расскажу вам теперь совсем не смешно потому что в одно прекрасное утро хотите верьте хотите нет Танайски обнаружили серьезно танайсованным. Он прохлаждался в утреннем тумане, профессионально нашпигованный шестью револьверными пулями. Для меня это оказалась большим облегчением, для мсье Бапоно тоже, так как, должна вам сказать, Танайски был совершенно невыносим. В результате этого эпизода Бапоно позолотил мне ручку тысячефранковой бумажкой и попросил меня исчезнуть. Приказ, который я тут же и выполнила, сев на поезд до Парижа, куда я приехала через четыре часа согласно расписанию. Не успела я сделать и трех шагов по асфальту большого города, как тут же один молодой сутенер вызвался меня защищать от невзгод судьбы и полиции, а заодно поддерживать меня в суровой борьбе за выживание, а именно такова жизнь обитателей европейских столиц. Я отказалась, причем в резких выражениях, которые так поразили субъекта, что он осыпал меня бранью, тогда я пригрозила ему зонтиком, и да здравствует независимость!

— Вы поступили очень благоразумно, дочь моя, — сказали старенькие родители.

— Я отправилась ночевать к одной изворотливой подружке, которая на следующий же день нашла мне место. По разным обстоятельствам я была вынуждена часто менять бистро, в которые трудоустраивалась. Последним оказался «Пети Кардиналь», где хозяевами были Дюсейи. Я работала там уже приблизительно полгода, клиентура не так чтобы потрясающая, местные лавочники, служащие, почтальоны, интерес небольшой, когда один молодой студент, совсем недурен собой, вы уже узнали в нем Жака…

— Да, действительно, парень он видный, — ответили старенькие родители.

— …взял за привычку приходить каждое утро завтракать. Он любил лошадей, хозяин тоже, короче, об этом они и беседовали, а с Дядюшкой он говорил обо всем понемногу: искусство, науки, философия. Дядюшка — это дядя мадам Дюсей, разжалованный кюре, который когда-то все бросил ради цирковой наездницы. Не знаю, как это получилось, но однажды Дюсей пригласил Жака за свой стол, и после этого парень получил пансион в «Пети Кардиналь», где кухня, к слову, была неплоха. Он ел с нами, мы — это двое хозяев, Дядюшка, я и официант, официант бывал разный: Альфред, Теодор, Жан, Гораций, кого-то, может, и забыла, ну да не суть. Так получилось, что мы виделись каждый день и в итоге понравились друг другу, Жак и я, и случилось то, что в таких случаях обычно случается: мы сошлись, но о женитьбе в общем-то особенно и не думали, что простительно: молодость.

— Теперь начинаем понимать, — сказали старенькие родители, — а то все как-то не получалось.

— Мы любили друг друга, мы были счастливы, и вот у меня в животе начал расти Мишу, а потом у Жака возникли проблемы, а вы не хотели его видеть.

— Увы, — вздохнули старенькие родители.

— Тут начался облом, непруха, нужда, нищета. Тогда я подумала о Бапоно, написала ему очень вежливо, но решительно и внятно. Он мне ответил, что ему нужен химик. Это устраивало Жака, ну просто лучше быть не может, и мы обосновались в маленьком городишке, где у Бапоно был свой завод. Жак принялся всерьез работать, но вскоре вдруг надумал основать театральную труппу, только подумайте!

— Однако драматическое искусство его никогда особенно не привлекало, — сказали старенькие родители, — как, впрочем, и кино, разве что когда он, Жак, был совсем маленький и ходил смотреть кавбоеф.

— Что бы там ни было, он собрал трех балбесов, двух болванов, каких-то сопляков и вертихвосток, и им взбрело в голову корчить из себя клоунов, играя какую-то пьесу, не знаю кого, наверняка фигню какую-нибудь. Из-за этой истории я была готова от злости зубами скрипеть. Как будто он не мог копаться в своей лаборатории, чтобы стать каким-нибудь Брандером или Пасти [193], великим ученым, в общем.

— Вы сто раз правы, — сказали старенькие родители, — возможно, сейчас он был бы уже знаменит.

— А я должна была сидеть дома, подтирать задницу Мишу и скоблить кастрюли. Спасибо! А ко всему прочему в один прекрасный день мой супруг свалил. Сбежал с гастролирующей труппой, вот так просто, ночью, как ни в чем не бывало, ничего мне не сказав. Честное слово! Это уже было совсем некрасиво. Я даже считаю, что это было офигенно подло и чертовски паскудно. С тех пор я его больше не видела, даже ничего о нем не слышала. Затем я работала на заводе, но тут кризис, работы больше нет, тогда я подумала о вас, ну вот я и здесь, и ваш внук тоже.

— Короче, — сказал Сердоболь, — теперь вы были бы счастливы жить с нами.

— Точно, — сказала Сюзанна.

— Ну, — сказал Сердоболь, — добро пожаловать, дочь моя.

На этом все расцеловались.

— Но это хотя бы правда, все, что вы тут нам порассказали? — спросил Сердоболь.

Сюзанна вытянула руку и разбрызгала немного слюны на ковер [194].

— Наш сын, — сказал отец, — кем же он стал?

Мать вздыхает. Она вяжет. Сюзанна читает детективные романы. Мишу развлекается. В газете печатают последние известия.

— Может быть, он уехал в какую-нибудь колонию? — предполагает семья.

Еще одна пара вязаных чулок, еще один детективный роман, еще одно развлечение, еще одни новости.

— Где он? На острове безвестном, быть может, царствует? — спрашивает семья.

Мишу рисует черных человечков. Они получаются довольно бесформенными.

— Расставшись с кругом тесным для лучших стран? [195]

Семья вздыхает. Скорей бы дождаться, когда закончится зима, а за ней весенние холода. Семья читает семья вяжет семья беседует семья бегает по саду не такому уж и большому. Рядом фабрика что построена во времена Тьера а может Греви [196]не позже довольно добротная патриархальная кустарная корпоративная. Там производят теплую одежду для бедных сельчан.

— Он никогда не хотел перенять мое дело. Это его никогда не интересовало.

Сердоболь показал Сюзанне свои мастерские, один раз. Сюзанна заявила, что удовлетворена просмотром, но о повторной экскурсии не заикалась. Она читает еще один детективный роман. Мадам Сердоболь вяжет еще одну пару носков.