Хроника чувств - Александр Клюге Страница 41

Создание героя потерпело неудачу [42]. Однако Шнеппель объясняет это шоковыми воздействиями № 1–7, засвидетельствованными во всем объеме последствий только в ОБЩЕСТВАХ ПОЛИВНОГО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ. Скорее речь идет о том, что МРАЧНОЕ ДОИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ оказывает воздействие и на коренное население ГДР. Как говорилось, воздействие его оказывается не ПОЛНЫМ; в 12 % биографий обнаруживается ИЗНАЧАЛЬНАЯ СТРАСТНОСТЬ, не вызывающая, однако, склонности к выражению в половом соитии. И напротив, другое свойство любви, а именно принципиальное НЕПОСЛУШАНИЕ ЗАКОНУ, часто оказывается сковано путами разума (вызывающими болезнь) или безумием [43].

IV

Благодаря страстной увлеченности тогдашнего главного редактора «Берлинер цайтунг» молодая журналистка из отдела местной хроники получила возможность брать интервью для отдела культуры. Хайнера Мюллера она застала в столовой театра «Берлинер ансамбль».

Журналистка: Ваши тексты порой достаточно тяжелы для понимания. Однако вы всегда пророчите горький конец.

Мюллер: Для этого не надо быть пророком.

Журналистка: Что это за сцена, которую Боб Уилсон сочинил, опираясь всего на четыре слова вашего текста, и которая открывает его цикл о Гильгамеше, растянувшийся уже на три вечера по шесть часов?

Мюллер: И все еще требует продолжения.

Журналистка: Что это за сцена?

Мюллер: Вы имеете в виду «Резню на праздник примирения»?

Журналистка: Варвары появляются под стенами города. Так об этом написано. В качестве залога мира варварам отдают принцессу. Ее приносят в жертву.

Мюллер: Это Ифигения, это Медея, это младшая дочь короля Лира, это Офелия, это Бухарин, которого расстреливают ради внутрипартийного мира. Этот ряд можно продолжать до бесконечности. По каждому из случаев можно написать драму. Можно бы затеять спор, идет ли речь о «мрачных временах древности» или о современности.

Журналистка: Откуда вы взяли этот сюжет?

Мюллер: Ночью, прежде чем сесть писать этот текст, я читал книги.

Журналистка: Как возникает такой текст?

Мюллер: Надо постучать по клавишам пишущей машинки.

Мюллер передал свой фрагмент о Гильгамеше, еще прежде его публикации, переводчице с французского Марите Беренс, входившей в команду Боба Уилсона. Ей предстояло выработать предложения относительно того, как можно было бы разбить текст на сцены. Марита соединяла достижения структуралистов с социологическими ухищрениями Лумана и присущим ей самой здравым рассудком (свойственным уроженкам Мекленбурга). Она предложила Уилсону пять сценических блоков: 1) Гильгамеш-колосс. Строительство башни; 2) убийство генерала Кассима; 3) веселые сцены с матушкой-гусыней. Детские песенки как утешение; 4) резня на праздник примирения. Вариации на тему вагнеровских «Сумерек богов»; 5) кухонная подготовка международной конференции, посвященной понятию ЗУБОВ ДРАКОНА [44].

Зубы дракона, пишет Марита Беренс в наброске к программке спектакля, это название неизвестных нам частиц, высеянных в ранней древности на территории позднейших Фив, из них, согласно преданию, возникли люди. Рассказывают также, что в этих частицах было заложено эмоциональное противоречие, а потому они всегда приносят несчастье и в то же время являются зерном прогресса. Этот диссонанс не подлежит искуплению. В то же время с утверждением Мюллера, будто в междуречье Евфрата и Тигра наблюдается скопление алогичных разрывов времени, Марита Беренс не согласна. Раны, утверждает она, логике не подвластны.

Заметку с этой фразой Марита Беренс передала Хайнеру Мюллеру. У того нет времени. Он должен прочесть доклад в комитете по культуре городского собрания Берлина, затем сразу же в клинику. Заметка Мариты Беренс тронула его. Двадцать минут он ощущает структуру (гораздо меньше образ, сцены или слова), которая могла бы быть воплощена Бобом Уилсоном на сцене и, словно экскаватор в карьере, поднять на поверхность субстанцию, утраченную за 6 тысяч лет до Рождества Христова. Чтобы увидеть ее, а не отправить на очистку.

Чем дольше Марита Беренс работала на мрачные сценические действа Боба Уилсона и чем глубже проникала во фрагмент Хайнера Мюллера, тем больше в ней зрел мятеж. Заключенное в глубокой древности роковое событие (или неудача) недоказуемо, считала она. Догматично оспаривать это, и утверждать — тоже не менее догматично. Быть может, рок не сработал в полную силу.

Она предложила следующую трактовку событий.

Выданная варварам принцесса едва может объясниться со своими новыми властителями. Их нравы приводят ее в ужас. Она вынуждена наблюдать, как неудавшееся празднество примирения заканчивается убийством ее родителей и братьев, — и уже это событие происходило словно под знаком неизбежного повторения, и потому следует предположить, что ему предшествовали в более раннее время свои убийства и неудачные попытки примирения. Принцесса была удивлена тем, что ей доверили воспитание детей. Из этого она сделала вывод, что чужаки не понимали, что происходит в ее сердце, и все еще считали ее добродушной, а все только потому, что она никак не выражала своих чувств. Это, в свою очередь, произвело на нее впечатление.

Марита Беренс предложила Хайнеру Мюллеру этот вариант, своего рода крошечную искорку надежды, что кто-нибудь вырвется из череды неизбежных обстоятельств.

Беренс: Вы даете в своем тексте слишком индивидуальный взгляд на ЦЕПЬ НАСИЛИЯ.

Мюллер: Почему это?

Беренс: Предположим, дети и внуки забудут о том, что им наказывала мать. А тех, кто о завещанном помнит, найдут и уничтожат. Допустим, двенадцать процентов духов мщения все же будет. Из них одиннадцать и девять десятых процента погибнут, не оставят потомства, окажутся забывчивыми, или у них не хватит сил на мщение.