Тайная жизнь пчел - Сью Монк Кид Страница 41

Я положила открытку на твой комод, а на следующий день я нашла ее на телефонном столике — ты очистил на ней персик. Кожица и косточка прилипли к бумаге. Мне всегда хотелось тебе сказать, как это было НИЗКО.

ПАПА [9] — НИЗКИЙ, ЗЛОБНЫЙ, НИЧТОЖНЫЙ ОТЕЦ, РАЗОЧАРОВАНИЕ, ЯРМО У МЕНЯ НА ШЕЕ.

Писать такое — не соответствует жизненной философии в духе Иисус — Другие — Ты сам, но для меня РАДОСТЬ высказать наконец все это тебе в лицо.

С любовью, Лили

P. S. Я ни на полсекунды не поверила, что моя мама меня бросила.

Я перечитала письмо, а затем разорвала его на мелкие клочки. Я ощутила облегчение оттого, что выплеснула все это из себя, но я-солгала, что это принесло мне радость. Я чуть было не села писать другое письмо, которое я бы тоже не отослала и в котором бы я просила прощения.

* * *

В эту ночь, когда розовый дом уснул, я прокралась внутрь, чтобы воспользоваться туалетом. Ночью в доме было несложно ориентироваться, поскольку Августа оставляла дорожку из зажженных ночничков — из кухни в туалет.

Я пришла босиком, принеся на ногах росу. Сидя на унитазе и стараясь писать как можно тише, я видела лепестки каучукового мирта, приставшие к ногам. Сквозь потолок над моей головой просачивался храп Розалин. Всегда приятно опустошить мочевой пузырь. Лучше чем секс — так говорила Розалин. Хотя было и вправду приятно, но я искренне надеялась, что она ошибается.

Я направилась к кухне, но тут что-то заставило меня развернуться; я до сих пор не знаю, что это было. Я пошла в обратном направлении — к гостиной. Ступив внутрь, я услышала такой глубокий и чистый вздох, что какую-то секунду не понимала, что он порожден моими же легкими.

В красном стаканчике возле фигуры Марии горела свечка — она выглядела крошечным красным сердцем в темной пещере, сердцем, излучающим свет в мир. Августа поддерживала огонь день и ночь. Это напоминало мне вечный огонь, который горел на могиле Джона Ф. Кеннеди и который никогда не потухнет, что бы ни случилось.

Наша Леди в Оковах ночью выглядела совсем иначе, нежели днем: ее лицо — старше и темнее, кулак — больше, чем я помнила. Я подумала обо всех морях, по которым она плавала, о тех печальных вещах, которые ей шептали, о тех испытаниях, которым она подвергалась.

Иногда, после того как мы совершали свои молитвы с четками, я не могла вспомнить, как правильно перекреститься, что, в общем-то, можно ожидать от человека, выросшего в баптистской среде. Всякий раз, когда это случалось, я просто клала руку на сердце — так, как мы делали в школе во время клятвы верности. Я чувствовала, что одно не хуже другого, и то же произошло и теперь — моя рука автоматически поднялась к сердцу и осталась на нем лежать.

Я сказала Марии: Укрепи меня. Пожалуйста, укрепи меня. Помоги мне понять, что делать. Прости меня. Хорошо ли моей маме там, наверху, вместе с Богом? Не дай им нас найти. Если они нас найдут, не дай им забрать меня назад. Если они нас найдут, не дай им убить Розалин. Пусть Июна любит меня. Пусть Т. Рэй любит меня. Помоги мне прекратить лгать. Сделай мир лучше. Избавь сердца людей ото зла.

Я подошла ближе, чтобы дотянуться до сердца на ее груди. В моей голове звучала музыка пчел.

охлаждающих своими крылышками темный музыкальный ящик. Я видела, как мы с Августой прижимаемся к улью. Я помнила ее голос, когда она рассказывала историю Нашей Леди в Оковах. Ниспослать им спасение. Ниспослать утешение. Ниспослать им свободу.

Я провела пальцем по груди Черной Марии. Я стояла там, с лепестками на своих ногах, и со всей силы прижимала ладонь к ее сердцу.

Я живу в темном улье, и ты моя мать, сказала я ей. Ты — мать тысяч детей.