Иные измерения - Владимир Файнберг Страница 41

За то время, что мы не виделись, дон Джузеппе ещё больше потолстел и ещё сильнее стал схож с Бонапартом. Он провёл меня в свою комнату с огромной кроватью под балдахином, массивным письменным столом, ограждённым по краю деревянной решёточкой. Над столом висело большое распятие, а на столе в соседстве с телефоном и компьютером стояли изумительно выполненные из разноцветного воска аж в пятнадцатом веке фигурки двух архангелов — Михаила и Гавриила, накрытые для сохранности большими стеклянными колпаками.

Его мама встретила меня как родного. Тотчас начала угощать тортом собственного приготовления, сварила кофе, начала показывать бархатные альбомы с фотографиями своего любимого сыночка: вот он в школе, вот на первом курсе духовной семинарии… Джузеппе уже тогда был не худенький.

Потом меня познакомили с тётей. Тётя почему-то сидела на полу в кухне, проворно манипулировала огромным куском теста — отрывала от него куски, раскатывала деревянной скалкой, нарезала ножом на узкие полоски. Джузеппе указал на таз, уже переполненный этими полосками, произнёс: «Делает макароны для твоей жены. Возьмёшь с собой в Москву».

Тронутый вниманием этой семьи, я нагнулся, поцеловал тётю в пахнущую лавандой голову. Поблагодарил. И наотрез отказался от подарка.

Я уже не первый раз сталкивался с тем, как здесь, в Италии, благожелательно относятся к незнакомцу. И уж совсем счастливым ощутил себя, когда дон Джузеппе объяснил мне, что вот сейчас, сегодня, на оставшиеся несколько дней до вступления в должность настоятеля, он уезжает вместе с тремя молодыми семинаристами в поездку по провинциальным городам, где ему обещали дать возможность служить мессу, совершать евхаристию. Он призывал и меня принять участие в этом путешествии.

Через полчаса появились семинаристы с рюкзачками за спиной.

Так неожиданно я отправился с ними.

Сейчас, околачиваясь у скверика, я поразился тому, как много нам удалось повидать за считанные дни. Дон Джузеппе и его молодые друзья тоже никогда раньше не были в этих, ещё не открытых ордами туристов краях.

После того как мы на сумасшедшей скорости просвистали по многополосному шоссе километров сто пятьдесят на север вдоль Адриатического побережья, Джузеппе, сидевший за рулём своей «ланчи», свернул круто на запад, и мы стали подниматься по узкой, петляющей трассе в сторону гор. Дорога огибала отвесные скалы. Слева показались пропасти. Но этот Наполеончик почти не снижал скорости. Трое семинаристов на заднем сиденье машины притихли. Я тоже помалкивал. Глядел на все реже попадающиеся, прильнувшие к скалам полуразрушенные лачуги, где всё-таки теплилась жизнь, о чём свидетельствовало сохнувшее на верёвках белье да лающие вслед нам собаки.

Хищно пригнувшись к рулю, азартно вращая очами, Джузеппе продолжал гнать по совсем сузившейся дороге, пока не нагнал длинный рефрижератор. Тот медленно полз наверх, с трудом вписывался в бесчисленные повороты. Джузеппе ничего не оставалось, кроме как медленно тащиться за ним. У меня отлегло от сердца. Семинаристы тоже воспряли духом, затянули какую-то молитву, видимо благодарственную.

Но не тут-то было! Рискуя получить в лоб от встречной машины, Джузеппе после очередного поворота внезапно решился на обгон. Рванул вперёд впритирку с кузовом рефрижератора, показавшимся мне длинным до бесконечности.

Обогнал.

На круглой физиономии Джузеппе показалась такая плутовская улыбка, что я, подбиравший в эту минуту итальянские слова, чтобы сказать ему: «Обо всём доложу маме и тёте!», — заткнулся.

К вечеру у меня заложило уши. Мы оказались на перевале, откуда открылась неожиданная панорама. Казалось, высокогорье посетили инопланетяне. Сколько хватало глаз, до горизонта в окружении диких вершин во множестве пересекались на разных уровнях мощные белые виадуки — развязки новеньких, с иголочки, современных автобанов. Ни одной машины по ним не ехало. Не было видно ни одного человека. Лишь бетономешалки да экскаваторы с бульдозерами безучастно стояли по краям этих циклопических сооружений, напоминавших суперсовременную картину художника космических масштабов.

Три дня назад это было. И теперь, сожалея о том, что ни у кого из нас не оказалось фотоаппарата, я пытался представить себе, что бы подумал Леонардо да Винчи, если бы ему довелось увидеть это творение рук своих соотечественников.

Снизу послышался рокот двигателей. Я увидел яркий свет фар двух автомобилей, с разных сторон одновременно подъехавших к ограждению скверика. Они остановились невдалеке от меня.

«Так. Всё-таки попаду в переделку», — обречённо подумал я.

Дверца одной из машин открылась. То, что оттуда выкатилось, — было карликом.

— Чао! — послышалось ему вслед.

Переваливаясь на коротких ножках, он шустро побежал к открывшейся дверце второй машины. Чьи-то руки заботливо втянули его внутрь.

И машины разъехались в разные стороны.

«Загадочная итальянская жизнь!» — пробормотал я. И вгляделся в циферблат часов. Был ровно час ночи.

Теперь я сокрушался о том, что не согласился ждать в машине свою заблудшую компанию. Вспомнил о чудесной предоставленной мне комнате в духовной семинарии — настоящем дворце, одиноко высящемся среди гор. Там в эти дни был наш ночлег, наша база, откуда под водительством дона Джузеппе мы спускались на машине в окрестные городки вроде того, где я сейчас находился. В главном соборе каждого из них Джузеппе, облачившись в торжественную церковную одежду, служил мессу перед нами, четырьмя своими спутниками. Молился у алтаря, преломлял хлеб, благословлял вино в чаше и на глазах преображался: становился строен, высок; плутоватая улыбка большого ребёнка исчезала с его лица.

Потом местный настоятель обязательно водил нас по собору, показывал различные древности и реликвии, советовал, что нужно посмотреть в его городе.

Дон Джузеппе непременно следовал всем рекомендациям. Таскал нас за собой. Заходил в каждом городке на почту, откуда посылал открытки маме и тёте.

Вчера, перегруженный обилием впечатлений, я взбунтовался и засел в уличном кафе перед музейчиком античной керамики. Спустя некоторое время дон Джузеппе с компанией появился перед моим столиком, потрясая копией древнеримских бус, которые он купил в сувенирном киоске музея для моей жены.

Лишь поздним вечером возвращались мы в наш дворец. Там ждал ужин, приготовленный стерильно чистенькими пожилыми монашками в синих платочках. Занятия в семинарии ещё не начались, семинаристы ещё не вернулись с каникул. Мы занимали лишь край одного из длинных столов в пустой трапезной. Иногда нам составлял компанию директор семинарии — интеллигентный пожилой человек, заботившийся о том, чтобы я не забыл попробовать тот или иной сорт маслин или сыра.

Каждое утро в семинарии начиналось с молитвы. Один из моих товарищей по путешествию — семинарист Паскуале деликатно стучал в дверь комнаты, где я спал, приглашая пройти в помещение с алтарём и распятием. Там дон Джузеппе служил перед нами мессу.

Сегодня я поднялся, умылся, увидел, что за окном идёт дождик, омывающий кипарисы и пальмы, заросли кустов с поникшими от влаги цветами, и малодушно подумал, что, может быть, из-за непогоды мы в этот раз никуда не поедем. Я несколько очумел от этой гонки. За день мы посещали по два, а то и по три города со всеми их соборами и музеями. Оказалось, дон Джузеппе странным образом за всю свою двадцативосьмилетнюю жизнь не покидал родных мест. Не был ни в Риме, ни в Неаполе, ни в Венеции, ни во Флоренции. Подозреваю, своего любимца не отпускали в большой мир мама и тётя. Может быть, этим и объяснялось его теперешнее стремление повидать как можно больше.