Золотая тетрадь - Дорис Лессинг Страница 41

В скобках я должна заметить, что именно так все и случилось. Еще несколько лет Мэрироуз оставалась восхитительно прекрасной, она принимала ухаживания с милой улыбкой, похожей на зевок, терпеливо сидела в кольце рук того или иного мужчины; а потом наконец внезапно вышла замуж за мужчину средних лет, отца троих детей. Она его не любила. Сердце Мэрироуз умерло в тот момент, когда ее брат превратился в кровавое месиво под гусеницами танка.

— Так что же я по-твоему должна делать? — спросила она с той невыносимой мягкостью, которая была столь характерна для нее. Сквозь пятна лунного света она смотрела на Вилли.

— Тебе следует отправиться в постель с одним из нас. Чем скорее, тем лучше. Нет лучшего лекарства от безрассудной страсти, — сказал Вилли в своей брутально-добродушной манере, как он всегда это делал, когда входил в роль искушенного жизнью жителя Берлина.

Тед скривился и убрал свою руку с плеч Мэрироуз, давая тем самым понять, что он вовсе не разделяет подобный цинизм и что, случись ему отправиться в постель с Мэрироуз, он будет движим чистейшим романтизмом. Ну, разумеется, так бы оно все и было.

— Так или иначе, — заметила Мэрироуз, — я не вижу в этом смысла. Я думаю только о брате.

— Я не встречал никого, кто бы так предельно откровенно говорил об инцесте, — сказал Пол. Он хотел обратить все в шутку, но Мэрироуз ответила совершенно серьезно:

— Да, я понимаю, что это был инцест. Но, что забавно, в то время я никогда не думала об этом как об инцесте. Понимаешь, мы с братом просто любили друг друга.

Мы снова испытали шок. Я почувствовала, как плечо Вилли напряглось, и я помню, что подумала, что еще минуту назад он был декадентствующим европейцем; но одна мысль о том, что Мэрироуз спала с родным братом, мгновенно вернула Вилли к его истинной сущности, а был он пуританином.

Повисло молчание, а потом Мэрироуз спокойно заметила:

— Я понимаю, да, я понимаю, почему вы в шоке. В последнее время я много думала об этом. Но мы же никому не делали зла, правда? Поэтому я не понимаю, что было в этом плохого.

Снова воцарилось молчание. Потом Пол ворвался в их разговор, очень весело и беззаботно:

— Мэрироуз, если тебе вообще все равно, почему бы тебе не лечь со мной? Как знать, а вдруг ты исцелишься?

Пол все еще сидел очень прямо, поддерживая Джимми, по-детски привалившегося к нему во сне. Он обнимал Джимми очень терпеливо, точно так же, как Мэрироуз позволяла Теду обнимать ее. Пол и Мэрироуз играли в нашей группе одну и ту же роль, находясь при этом по разные стороны барьера, обусловленного полом.

Мэрироуз спокойно ответила:

— Если мой возлюбленный из Кейпа так и не смог меня заставить забыть брата, почему ты думаешь, что сможешь это сделать?

Пол поинтересовался:

— А какова природа той помехи, что мешает жениться на тебе твоему обожателю?

Мэрироуз сказала:

— Он из очень хорошей кейпской семьи, и его родители не позволяют мне выйти за него, потому что я недостаточно для него хороша.

Пол опять позволил себе издать грудной, глубокий, привлекательный смешок. Я не хочу сказать, что он этот смешок культивировал, но, безусловно, он понимал, что это одна из тех мелких черточек, которые делают его образ столь обаятельным и притягательным.

— Хорошая семья, — сказал он саркастически. — Хорошая семья из Кейпа. Должно быть, семья богатая, по-настоящему богатая.

Это заявление не было таким снобистским, как может показаться. Снобизм Пола проявлялся косвенно, в его шутках или же в игре словами. На деле он потакал своей главенствующей страсти, он наслаждался всем нелепым и невообразимым. И я не имею никакого права его винить за это, потому что, осмелюсь предположить, настоящая причина, по которой я оставалась в колонии еще долгое время после того, как необходимость в этом отпала, сводилась к тому, что в таких местах есть все возможности для получения такого рода наслаждений. Пол предлагал всем нам развлечься и позабавиться, как это было, когда он обнаружил мистера и миссис Бутби, Джона и Мэри Булль во плоти, заправляющих отелем «Машопи».

Но Мэрироуз сказала спокойно:

— Полагаю, тебе все это кажется забавным, поскольку ты привык к хорошим семьям в Англии, и, конечно же, я понимаю, что хорошая английская семья — совсем другое дело, чем хорошая семья из Кейпа. Но для меня-то все едино, итог один и тот же, да?

В ответ на это Пол состроил какую-то неопределенную мину, призванную скрыть начатки беспокойства. Он даже, словно пытаясь доказать, что Мэрироуз несправедливо ополчилась на него, как-то инстинктивно шевельнулся, чтобы Джимми мог поудобнее устроиться у него на плече, тем самым пытаясь показать, что он умеет быть заботливым и нежным.

— Если бы я спала с тобой, Пол, — спокойно заявила Мэрироуз, — я полагаю, я бы к тебе привязалась. Но ты такой же, как и он, — мой парень из Кейпа. Ты никогда бы не женился на мне, я недостаточно для этого хороша. У тебя нет сердца.

Вилли грубовато хохотнул. Тед сказал:

— Вот так тебя и пригвоздили к стенке, Пол.

Сам Пол не сказал ничего. Когда он перед этим пытался устроить Джимми поудобней, тот как-то ополз вниз, и теперь его голова и плечи лежали у Пола на коленях, и он их бережно поддерживал. Он баюкал в своих объятиях Джимми как ребенка; и весь остаток вечера он наблюдал за Мэрироуз, улыбаясь тихо и печально. После того случая он всегда разговаривал с ней нежно, словно пытаясь убедить ее, что презирать его не стоит. Но он так и не сумел этого добиться.

Около полуночи яркий свет фар грузовика проглотил лунный свет, метнулся с шоссе на свободное пятно песка возле железной дороги и там остановился. Это был большой грузовик, доверху заполненный разными инструментами, и к нему был прицеплен фургон. В фургоне Джордж Гунслоу жил в те периоды, когда он надзирал за дорожными работами. Джордж спрыгнул из кабины на землю и подошел к нам, чтобы тут же получить полный стакан вина, которым его приветствовал Тед. Он выпил его стоя, роняя в перерывах между глотками:

— Ах вы, горькие пьяницы, маленькие придурки, сонные извращенцы, сидите тут, вино лакаете!

Я помню запах вина, резкий и холодный, помню, как Тед вскрыл еще одну бутыль, чтобы снова наполнить стакан, как вино расплескалось и с шипением пролилось на пыль. От пыли пошел тяжелый пряный запах, как после дождя.

Джордж подошел меня поцеловать.

— Прекрасная Анна, прекрасная Анна, — но ты не можешь быть моей из-за этого противного типа по имени Вилли.

Потом он отодвинул Теда, чтобы поцеловать в щеку Мэрироуз, которая пыталась от этого поцелуя уклониться, и сказал:

— Какое великое множество прекрасных женщин живет на белом свете, а здесь у нас их только две, и как же мне хочется от этого плакать!

Мужчины засмеялись, а Мэрироуз мне улыбнулась, и я ответила ей улыбкой. В ее улыбке я увидела внезапную и острую боль, и тут я поняла, что и моя улыбка была такой же. Она смутилась, что выдала себя, и мы тут же отвели глаза, чтобы не видеть этой беззащитности друг в друге. Ни я, и ни она, думаю, не стали предаваться размышлениям на тему, что же вызвало такую боль. Джордж наконец сел и, склоняясь вперед со стаканом вина в руках, произнес: