Возвращение домой - Розамунда Пилчер Страница 40

Джудит прошла к себе в спальню, прикрыла дверь и неторопливо, торжественно, словно на какой-то важной церемонии, разложила шорты, пуловер и блузку на кровати, как делала ее мать, наряжаясь к праздничному ужину. И в самом деле, несмотря на то что была самая обыкновенная суббота, Джудит не оставляло ощущение, будто она переодевается, чтобы выйти к праздничному столу, в комнату, полную гостей. Во всей этой сказочной усадьбе, в самóм здешнем воздухе была разлита атмосфера праздника.

Но что еще важнее, она очутилась в полном одиночестве. Ей трудно было припомнить, когда в последний раз она оставалась совершенно одна и никто не досаждал ей разговорами или вопросами, не толкался и не пихался, не приказывал сделать то или не делать этого, не звонил в звонок и не требовал ее внимания. В этот момент Джудит неожиданно открыла для себя, какое это удивительное благо. Одна. В покойном уединении своей собственной спальни, просторной и тихой, в окружении красивых, радующих глаз вещей. Она подошла к окну, открыла его, облокотилась о подоконник и стала наблюдать за белыми голубями, слушать их нежное воркование.

Одна. Столько в последнее время было событий. Недели, даже месяцы непрерывной суматохи и суеты. Рождество в Плимуте, все эти сборы, упаковка вещей, подготовка к отъезду из Ривервью-хауса, ажиотаж по закупке вещей для «Святой Урсулы» и, наконец, расставание с матерью, Филлис и Джесс. А потом – школа, где невозможно остаться наедине ни секунды.

Одна. Джудит только теперь осознала, как ей недоставало роскоши уединения, и поняла, что такие, пусть редкие, моменты необходимы ей как воздух. Пребывание наедине с собой дарило, пожалуй, не столько духовное, сколько чувственное наслаждение, какое бывает, когда надеваешь шелковое белье, или купаешься без купальника, или идешь по пустынному пляжу в компании одного лишь солнца, ласкающего тебе плечи. Уединение восстанавливало силы, освежало. Следя за голубями, Джудит единственно чего желала, это чтобы Лавди не ворвалась в комнату, не нарушила ее покоя. Конечно, она была очень признательна подруге за ее бесконечную доброту и гостеприимство. Но ей требовалось какое-то время, чтобы внутренне собраться, снова почувствовать себя отдельной и самостоятельной личностью, найти в самой себе точку опоры.

Издалека, со стороны леса, до ее слуха донеслась трескотня выстрелов. Охотники из Нанчерроу все еще стреляли голубей. Когда внезапный резкий звук разорвал тишину, белые голуби под окном взвились со своих мест в воздух и, хлопая крыльями, продолжали беспокойно носиться над двором до тех пор, пока им не показалось, что опасность миновала. Джудит смотрела, как они снова опустились на свои жердочки, надувая белоснежные грудки и опять принимаясь чистить себе перья.

Лавди все еще не было. Вероятно, она искала себе какую-нибудь одежду позатрапезнее, чтобы продемонстрировать самое непримиримое презрение к неукоснительной строгости школьного костюма. Немного погодя Джудит закрыла окно, сняла школьную форму и, медленно смакуя прелесть новизны, нарядилась в «обноски» Афины Кэри-Льюис. Потом вымыла руки (мылом «Шанель»), пригладила щеткой волосы и завязала их сзади новенькой темно-синей лентой. Тогда только она пошла поглядеться в высокое зеркало на внутренней стороне дверцы гардероба. И это было что-то поразительное, потому что она стала выглядеть совсем по-другому – такой ухоженной, такой холеной. Просто другой человек, почти взрослая девушка и совершенно незнакомая. Джудит не смогла не усмехнуться, заметив, каким довольством светится ее собственное лицо. Она подумала о своей матери: как жалко, что ее нет рядом и она не может за нее порадоваться; и в то же самое время Джудит была почти уверена в том, что мама с трудом узнала бы ее сейчас.

Дверь распахнулась.

– Готова? – требовательно вопросила Лавди. – Чем ты тут занималась? Прошло чуть ли не полдня. Господи, у тебя совсем другой вид. Наверно, это из-за вещей Афины. Она всегда выглядит потрясающе, и даже если напялит старую робу, то все равно будет в ней великолепна. Наверно, она заколдовывает все, к чему прикасается, и ее чары остаются во всех ее вещах. Ну что, чем теперь будем заниматься?

Джудит робко проговорила, что она, право, не знает, и это была чистая правда. Ей просто не приходило на ум ничего особенного. В теперешнем состоянии эйфории любая идея показалась бы ей отличной.

– Можно сходить в конюшни и посмотреть на Тинкербелл, но это займет немало времени, а скоро уже обедать. Давай лучше облазим весь дом, я покажу тебе каждую-прекаждую комнату, и ты будешь лучше ориентироваться.

Джудит оказалась права в своих предположениях насчет Лавди. Она переоделась в истрепанные бриджи для верховой езды, уже слишком короткие для ее длинных ног, и в темно-фиолетовый, цвета зрелого тернослива свитер. Этот цвет подчеркивал фиалковую синеву ее необыкновенных глаз, но, учитывая полнейшее отсутствие в Лавди какого бы то ни было женского кокетства и стремления нравиться, невозможно было и предположить, чтобы она сознательно выбрала именно этот свитер; скорее всего, ее привлекли в нем заштопанные локти и то, что после многократных стирок он совершенно утратил первоначальную форму.

– Хорошо, давай осмотрим дом, – согласилась Джудит. – Откуда начнем?

– С самого верха, с мансардных комнат.

Всем этим помещениям с наклонными потолками, казалось, не было числа: кладовые, чуланы, две маленькие ванные, четыре спальни.

– Здесь спят горничные. – Лавди наморщила нос. – Тут вечно немножко пованивает… немытыми ногами и потными подмышками.

– Сколько у вас всего горничных?

– Три. Джанет убирает в комнатах, Неста прислуживает за столом, а Хетти помогает миссис Неттлбед на кухне.

– А где спит миссис Неттлбед?

– У Неттлбедов маленькая квартирка над гаражом. Сейчас мы спустимся по черной лестнице на первый этаж. Гостевое крыло ты уже видела, так что начнем прямо с маминой комнаты.

– Разве нам можно туда входить?

– Конечно можно, она не стала бы возражать, при условии, что мы не будем хозяйничать среди ее вещей, не выльем на себя все ее духи. – Лавди открыла дверь и заскочила внутрь вперед Джудит. – Разве здесь не изумительно?! Мама как раз недавно заново ее отделала. Дизайнер, чрезвычайно экстравагантный коротышка, специально приезжал из самого Лондона. Папчик пришел в ярость оттого, что он расписал панели. А по мне, получилось очень мило. Как ты думаешь?

По мнению Джудит, назвать эту комнату «очень милой» значило просто ничего не сказать. Она никогда не видела такой огромной и такой женственной спальни, наполненной таким множеством прелестных, чарующих вещей. Солнечный свет играл на стенах неуловимого бледного оттенка – нечто среднее между белым, розовым и персиковым. За необычайно плотными шторами, щедро усыпанными розовыми цветами, под дуновением прохладного ветерка из раскрытого окна колыхались тоненькие, почти прозрачные белые занавески. Широкая белоснежная двуспальная кровать, на которой лежали горкой кружевные вышитые подушки, была застелена такой же тончайшей белой тканью, а сверху опускался балдахин, украшенный в центре маленькой золотой короной, словно здесь почивала какая-нибудь принцесса.