Крушение - Эмили Бликер Страница 40

Остров

Я лежу в черно-голубой воде навзничь, а тонкие струйки света, пробиваясь через листву, щекочут мне веки, отчего на их внутренней стороне возникает причудливый танец красок, к которому я мысленно сочиняю музыку. Раскинув руки, я нежусь в своем воображаемом шедевре, изо всех сил стараясь прогнать мысли о доме, которые преследуют меня с Рождества.

* * *

Неделю назад, на Рождество, я сделала себе подарок – день воспоминаний. Раньше я старалась держать себя в руках, обнаружив, что прошлого лучше избегать, чем переживать заново. Но в рождественское утро я сдалась.

Я рассказывала Дэвиду и Кенту истории о моих мальчиках, иногда по два раза. О том, как Джош учил Дэниела азбуке и нестираемым маркером написал буквы прямо на экране нашего новенького плоского телевизора. О том, как одно время он отказывался носить любую одежду, кроме оранжевой, и о том, как я страшно гордилась, когда Дэниел сказал в детском саду воспитательнице, что зеленая фасоль – его любимая еда.

Я рассказала им о нашем первом рождестве с Джерри и о подарках, которые мы сделали друг другу, несмотря на то что у нас совсем не было денег; зеркальцем в деревянной раме, которое он смастерил для меня тогда, я пользуюсь до сих пор, когда крашусь утром. В общем, своими историями я довела их до того, что Кент просто ушел в шалаш, а Дэвид лишь из вежливости отвечал мне вымученными улыбками.

Но даже когда они совсем перестали слушать, я не перестала думать. Целые дни моей жизни дома, от утреннего подъема и до поздней ночи, я переживала заново. То это были дни младенчества моих детей, когда я сутками не спускала их с рук и могла перепеленать хоть стоя на голове с закрытыми глазами. Или, наоборот, другие дни, когда я с утра до вечера возилась по хозяйству, а мои мальчишки одуревали от скуки.

Но лучшими днями – я пересматривала их медленно, наслаждаясь каждой минутой, как наслаждаются каждой строкой любимого романа, – были те, когда Джерри находился дома, со мной и с детьми. Иногда к нам наезжала Маргарет или мои родители. Просто удивительно, как после нескольких часов сосредоточенного вспоминания я ясно видела все, что происходило со мной в те дни, до последней мелочи. Каждый раз, стоило мне лишь закрыть глаза, и я словно переносилась домой.

Но вот чего я совершенно не могла предвидеть тогда, так это того, что мой волшебный дар памяти обернется против меня, как подаренный на Рождество щенок, после праздника вдруг заболевший водобоязнью. Всю неделю после Рождества я пыталась заставить свой мозг переключиться с канала «дом» на канал «выживание», но это оказалось непросто. Образы, ощущения и даже запахи могли нахлынуть на меня в любой момент, когда кругом было тихо – а на острове по большей части некому было шуметь.

Я почти решила не приходить сегодня в свой любимый уголок из-за молчания, которое царит в нем всегда, но позже передумала, и теперь рада этому. Воды пруда как будто смывают с меня осадок, которым покрыли меня воспоминания, откипев и испарившись в атмосферу, и я снова становлюсь чистой.

Нехотя я бреду к группе камней, где разложила белье для просушки. Пощупав свои шорты, с удовольствием обнаруживаю, что они еще влажные. Дэвид ждет меня в лагере для продолжения новогодних торжеств, но я еще не пришла в себя после вчерашнего.

Кент отказался признавать нашу вечеринку, залез в шалаш и продрых там всю ночь, как бревно, пока мы сидели у костра, распевали глупые походные песни и рассказывали друг другу страшные истории. Пиком вечеринки для меня лично стал час перед тем, что мы здесь считаем полуночью. Мы пересказывали друг другу сюжеты разных фильмов «про жизнь» и соревновались, кто смотрел самое дурацкое кино. Я почти пришла к финишу первой, но Дэвид буквально вырвал у меня победу, вспомнив и представив в лицах сюжет фильма «Мой сын, мой любовник, мой друг». Не помню, когда я в последний раз так хохотала.

В конце концов, мы задремали по разные стороны костра. Я-то вообще сплю там каждую ночь, после той стычки с Кентом на пляже. Дэвид обычно спит в шалаше, и потому прошлой ночью вдвоем с ним мне было особенно уютно, как в тех редких случаях, когда мои родители позволяли мне заночевать у кого-нибудь из подруг в отроческие годы.

Но вместо того чтобы спать до полудня, как в шестнадцать лет, я встала еще до рассвета, когда огонь в костре прогорел, оставив по себе лишь слабо тлеющие угли, а предутренний воздух стал пробирать прохладой. Привычка рано вставать выработалась у меня, еще когда я спала в шалаше – точнее, не спала, а, затаив дыхание, ждала, когда ко мне опять подползет рука Кента. Его уже нет рядом, а привычка осталась.

Рождество тяжело сказалось на всех нас, но на Кента оно повлияло особенно странно. В самую рождественскую ночь он вылез из шалаша, скрылся среди деревьев и не приходил целых два дня. Я сказала Дэвиду, что надо бы пойти поискать его – вдруг он свалился в яму или утонул во время рыбалки, – но он, похоже, не особенно беспокоился. Точнее, непредвиденное отсутствие Кента даже взбодрило его, дало ему передышку от нескончаемых придирок и критики. Я тоже не скучала без Кента, и все же я предпочитаю, чтобы он был у меня на глазах – так легче предугадать его следующий шаг.

Но Дэвид оказался прав – с Кентом действительно ничего не случилось. Два дня спустя, так же ночью, он вышел из леса и, как ни в чем не бывало, плюхнулся на циновку рядом со мной, воняя рыбой и немытым телом. Я тут же прокляла себя за глупость – надо же было вообразить, что можно спать в шалаше в его отсутствие, но на этот раз, когда он снова попытался облапать меня, я не притворялась, что сплю. Выскочив из шалаша, я бросилась на пляж и всю ночь провела на песке у рыболовного бревна, трясясь от холода. С тех пор Кент не сказал со мной ни слова, но его взгляд я чувствую на себе постоянно.

* * *

Я взбираюсь на валун, где жарится на солнце наше белье, – он стоит в небольшом солнечном пятне, редком для этого места. Когда солнце начинает припекать мне кожу, я, не удержавшись, издаю стон наслаждения – для меня это островной вариант дня, проведенного в спа. Вода испаряется с тела, и мои лифчик и трусики, ставшие от долгой носки тонкими, словно бумага, высыхают почти мгновенно. Я ложусь спиной на плоскую каменную глыбу, закрываю глаза, убаюканная шелестом джунглей, мой мозг наполняется пустотой, и я уже готова заснуть.