Вена Metropolis - Петер Розай Страница 40

Георг был неотразим в обхождении с клиентами. У него была особая манера приветствовать их в комнате для переговоров и улыбаться им. Даже те из них, кто и сам, говоря прозаическим языком, проходил курсы по работе с клиентами и прочитал немало руководств и рекомендаций на этот счет, не могли устоять перед его шармом. При этом все его обаяние основывалось, как он сам иногда не без хвастовства признавался в узком кругу, на простейшем трюке:

— Никогда не иди навстречу клиенту! Опиши вокруг него круг! И улыбайся, улыбайся, улыбайся во всю мочь! Но не смотри при этом ему в глаза! Всегда смотри чуть выше!

Лукас не отличался особым умением уговаривать клиентов, забалтывать их, как выражался Георг. Во-первых, потому, что он вообще редко занимался клиентами. Во-вторых же, и это была главная причина, он не умел, в отличие от Георга, подлаживаться под стиль и взгляды нужного собеседника так, чтобы в конце беседы у того было ощущение, что ему предложили то, чего он и сам всегда хотел. Лукас тяжел на подъем, считал про себя Георг, неповоротлив и неприветлив!

А вот у женщин он имел успех. Однако это, вопреки распространенному мнению, делам компании не помогало. Напротив, эти истории часто приводили к скандалам и бесконечно тянущимся последствиям. Самый существенный вклад, который Лукас вносил в общее дело, был вкладом косвенным. По вечерам друзья уединялись в кабинете у Георга, чтобы обсудить проведенные сделки. Георг, разумеется, и до того, как одобрительная улыбка появлялась на губах Лукаса, знал, что ему удалось провернуть сделку; он понимал это сразу — или, по крайней мере, в тот момент, когда клиент соглашался на то, в чем Георг его убеждал. Однако улыбка Лукаса подбадривала Георга, она была своего рода печатью на подписанном договоре. Она придавала ему силы и побуждала к тому, чтобы завтра снова продолжить путь к успеху.

Иногда вечерами Георг добирался до своей комнаты и безотлагательно ложился спасть. Но сразу он уснуть не мог, в голове его нескончаемой чередой тянулись мысли, роились планы, проекты. За одной мыслью следовала другая — и поток этот все рос и рос.

С Лукасом дело обстояло совсем иначе.

— Георг, какой же ты карьерист! — говаривал он. Георг никому, кроме него, не позволил бы сказать такое ему в лицо. Когда Лукас говорил ему подобное, его сразу охватывала усталость, и чтобы справиться с этим тягостным настроением, он отшучивался. Оба они смеялись, и Лукас принимался рассказывать о своей новой подружке, с которой он в воскресенье познакомился на ипподроме.

Преимущество их бизнеса заключалось в том, что он был изначально ориентирован на расширение и распространение поля их деятельности. В те годы рекламное дело только начинало развиваться, поэтому никто не обращал внимания на их весьма юный возраст, наоборот, это было им только на руку.

Вечера, которые они проводили вместе, Штепаник обычно планировал заранее. Это было его коньком. Обычно начиналось все с того, что они ужинали вместе с кем-нибудь из важных клиентов. Георг за едой обсуждал дела, пускаясь в фантазии и импровизации. Лукас же заказывал вино и следил за тем, чтобы и с едой, и с атмосферой гостеприимства все было в лучшем виде.

Пожалуй, именно эта идея, эти разговоры о мечтах и больших планах в присутствии клиентов были идеальным началом для их фирмы: у Георга, который еще ощущал усталость после целого рабочего дня в конторе, а также под влиянием хорошей еды и вина, возникало ощущение, что он благодаря своим фантазиям и придумкам способен справиться с любым делом, что он своими идеями может привести в движение и двигать вперед весь мир. Делу помогало то, что Лукас внимательно слушал его, вникая в эти идеи и подхватывая их. Это как в цирке: атлет, артист-акробат высоко под куполом совершает прыжок с раскачивающейся трапеции, и он летит вниз, без всякой поддержки и страховки, — но вот навстречу ему протягиваются сильные и надежные руки друга, его партнера по номеру, и он спасен.

Лукас за столом обычно молчал, он лишь подхватывал то одно, то другое замечание Георга или возражал ему, и это возражение давало возможность Георгу еще отчетливее и живописнее представить свои аргументы.

Нет, когда Георг совершал прыжок, он вовсе не задумывался о спасительной хватке своего друга. Это не была игра с заранее припасенными козырями! Если хочешь чего-то достигнуть, надо рисковать всем, нельзя положиться ни на что, кроме как на себя самого. Да, нужно быть готовым ко всему, нужно быть готовым умереть.

— Хватит размазывать кашу, — говорил обычно Лукас, когда Георг начинал разглагольствовать в таком вот духе, и сам Георг про себя задавался вопросом, не слишком ли сильно он загнул?

Вторую часть вечера, когда предполагалось расслабиться, они обычно начинали в маленьком баре гостиницы. Они еще раз проговаривали все события прошедшего дня. Лукас о делах мог говорить бесконечно. А о чем им было еще друг с другом говорить?

— Какую выгоду это даст? — спрашивал Лукас. В этом он был похож на мать Георга. В самом начале, в свое время, он вложил в фирму много денег. Однако он и брал из нее больше, чем положено.

Когда они, совершив поход по заведениям, в которых богатые молодые люди тусовались вперемежку со всякого рода полуночниками, завсегдатаями и бездельниками, возвращались к той же самой стойке, в тот же бар, с которого начинали свой вечерний поход, было уже за полночь, и тогда уже Лукас обнимал за плечи друга, к тому времени основательно набравшегося и впадавшего в отчаяние под воздействием спиртного.

Георг сидел у стойки и пытался подобрать слова. Он все хотел что-то объяснить. Он хотел объяснить что-то и начинал фразу, снова ее обрывая.

— Ну, давай, выкладывай же! — говорил ему Лукас, которому поведение друга уже действовало на нервы, а потом с помощью портье, бармена или еще кого-нибудь доставлял Георга до такси.

Во время одного из своих ночных туров они случайно и среди прочих познакомились с Лейтомерицким. Имя его было им, разумеется, известно из газет, из делового мира, в котором они вращались, из историй, которые о нем распространялись. Лейтомерицкий — это была фигура! Разумеется, и темные стороны его жизни не остались тайной. К тому же и сам Лейтомерицкий любил выставлять себя большим жизнелюбом, ночным гулякой и юбочником.