Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни Страница 40

— Куда ж это?

— Назад. К юго-западу от населенного духами.

— И ты это называешь отъездом?

— Всякое отступление в Сахаре — отъезд. Кто на пядь отступит, покорится, почитай, всю землю отдал.

Муса хлебнул чаю, вождь улыбнулся, заметил:

— Не вижу повода для беспокойства. Сахара, слава Аллаху, широка.

— Широка-то широка, однако перед народом Вау — узкая, брат.

Шейх бросил на него любопытный взгляд. Муса повернул в другую сторону:

— Однако я к тебе, вправду, посоветоваться пришел по другому поводу.

— По доброму, даст бог?

Гость стащил с головы свою худую маску, обмотал вокруг шеи. Устремил взгляд наружу, во тьму, чтобы вперить свой косой глаз в лицо вождю.

— Я хотел бы потолковать о принцессе, — сказал он. Шейх понимающе кивнул, и дервиш продолжал:

— Поговаривают, она в заложниках за Ухой теперь числится. Вождь рассмеялся. Приподнял для приличия нижнюю полоску своего литама, прикрыв рот, окаймленный линией серебристых усов, сказал:

— Такой язык для этого дела не годится.

— Не понимаю.

— Это я не понимаю, что ты имеешь в виду под словом «заложник». Когда люди об основах религии ведут разговор, они другим языком разговаривают.

— При чем тут религия, когда речь идет о вступлении мужчины с женщиной в супружеские права?

Вождь снова рассмеялся.

— Как же? Разве не религия была той силой, что первой сына Адама на союз с женщиной сподвигла?

Муса молчал. Ветер неожиданно задул с новой силой. Муса решил обрядиться в одежды факиха:

— Я полагал, что Аллах сотворил это, а не религия.

— Верно. А какая тут разница?

— Имам разницу видит. Все факихи-богословы видят разницу.

Здесь промолчал вождь, а дервиш пошел с другого края:

— Я не за тем к тебе пришел, чтобы спор о религии устраивать. Просто меня удивило, что я последний, кто об этом узнает.

— Господи, да мы до сих пор едва лишь фатиху прочитали — не больше!

— А что, религия другие обряды знает? — въедливо продолжал дервиш, — чтобы что-то, кроме фатихи, читать для освящения такой связи?

Вождь смутился, потянулся к охапке дров, подтащил к очагу.

— Истинно так, — сказал он, — такая связь нуждается в особых обрядах.

Он помолчал, затем поправил себя:

— Тут люди дело решают, а не религия.

Ветер дунул с новой силой. Край палатки затрепетал. Муса следил за пылинками, поднявшимися в воздух в свете пламени, вспыхнувшем и охватившем новую порцию дров.

Муса отпил глоток чая из стаканчика, а вождь спросил со злорадством в голосе:

— Что же это, однако, получается? Не знал я, что ты такой любопытный!

Муса вперился косым глазом во тьму, и одновременно, другим глазом, следил за язычком пламени, танцевавшим вверх и стелившимся по земле в порывах сквозняка, проникавшего из-под углов палатки вовнутрь.

Шейх употребил все свое хладнокровие в голосе, то хладнокровие, с которым разумные люди Сахары говоря, пытаясь скрыть глубочайшее напряжение:

— Ты мне не нравишься! Что вообще случилось?

Муса не ответил. Молчал, пока не погаснет огненный язычок. Вождь заметил в его глазах блеск, перед тем как огонь потух.

— Ты не слышал ее, — сказал дервиш. — Как она на амзаде играет. Ты не в состоянии представить, что этот амзад с головами мужчин творит. Ты когда-нибудь в жизни этот язык слышал? Ответь, ради бога…

Шейх улыбнулся. Однако дервиш не заметил улыбки — огонь в земляной печке погас. Только ветер все ревел в пустоте.

— А что же, — заговорил вождь, — водится в Сахаре мужик, что этого языка не слышал? Все мы когда-то этим пламенем пылали.

— Но ведь она — фея! Чистая фея, бесподобная по мастерству. Вся равнина на этом сходится. Я забыть не могу, не в состоянии… Может, потому, что тогда с ней вместе этот бес, Удад, песню пел, голосом у джиннов напрокат взятым… Ты слыхал, как поет Удад?

— Я слышал слухи о том, что он в горах у вышних птиц этому пению обучился…

— Что же, — продолжал дервиш свои мысли вслух, — все девушки Аира таким даром наделены?

— Однако я вижу, ты праздником молодых насладился в полной мере! Не видал я, чтобы ты до сего дня восхищение такими делами выказывал.

Он бросил лукавый взгляд и продолжал не без злорадства:

— Или ты о женщинах подумывать начал?

Дервиш поднял на него взгляд с грустью. В глазу его шейх увидел опять тот таинственный блеск.

— Я тебе разве что-нибудь о женщинах говорил? — произнес дервиш неуверенно. — Я не о женщинах с тобой беседую. Я сказал, что голос принцессы…

Он замолк.

Шейх подождал, что он закончит мысль, однако дервиш на четвереньках пополз к выходу. Шейх следил взглядом, пока тот не покинул пределы палатки и не растворился в пыли и во мраке.