Большая нефть - Елена Толстая Страница 40

— Я тут одну книжку читал, — заговорил Болото. — Про мужика одного. Классика. «Дядя Ваня» называется, — припомнил он. — Так вот, этот мужик всю дорогу от безделья мучается и сам не понимает почему.

— От тунеядства, что ли? — уточнил Авдеев. «Уголовное» прошлое сказывалось: он автоматически отметил в мыслях статью, по которой этот «дядя Ваня» сел бы при советской власти.

— Да нет, он помещик был, там тогда все не работали, — отмахнулся Болото. — Так вот, он в одну дамочку втюрился. А она — жена профессора старого. И он хотел вроде с ней объясниться, — прибавил Болото, — ну и она вроде не против… И он так заходит — а она с другим целуется… — Василий изобразил лицом крайнюю степень отвращения. — С доктором одним. И он как-то так — поквакал и в тину… Я бы сразу в репу дал, и никаких дебатов. Классика… — подытожил он. Сильно расстроил его «Дядя Ваня», если честно говорить.

— Мда, — тяжко выдохнул Авдеев. Он до классики тоже не охоч был и читал в этом направлении до крайности мало. Потому что кому охота про стариков больных, про всяких нищих или про дармоедов читать? — Это кто ж такую чушь написал-то?

— Чехов. — Болото вытащил из пачки затрепанный том и предъявил.

— «Каштанка», значит, — подытожил Авдеев. «Каштанку» он тоже не одобрял: зачем, спрашивается, неразумная скотина от работящих людей обратно к пьянице вернулась? Вот и бабы некоторые так, даже при социализме. Ум за разум заходит.

— Да у нее таких «умных» книг много, — проговорился Болото.

Авдеев мгновенно вцепился в оговорку. Он передвинул на доске пешку и уставился на собеседника.

— У кого это — «у нее»?

— В библиотеке, — быстро поправился Василий. — Там таких «хороших» книг предостаточно.

И спрятался от добродушно-смешливого авдеевского взгляда за газетой «Советский спорт».

* * *

Векавищев налил себе в кружку чая. Подошел к окошку вагончика, когда уловил «на улице» непривычное движение, густое скопление людей — человек десять, наверное, и женщины в том числе. Андрей Иванович прищурился, когда различил среди пришельцев Авдеева. Ильич стоял в кепке среди мужиков, поснимавших головные уборы. Холодное солнце поздней осени беспощадно ползало по сединам и лысинам, ветер дергал баб за платочки.

Словно почувствовав на себе взгляд Векавищева, Авдеев сказал людям несколько слов и, повернувшись, направился к вагончику. Теперь все лица обратились на окно, в котором неясно маячил Векавищев.

— Илья, что за ходоки у Ленина? — изумленно спросил Векавищев, когда Илья Ильич вошел в вагончик.

Тот закрыл за собой дверь, чтобы не студить помещение.

— Из Макеевки крестьяне, — назвал он близлежащую деревню, с которой у нефтяников установились дружеские отношения, особенно на почве колхозного рынка. — Просят у нас трактор одолжить на два дня.

— Чего? — удивился Векавищев.

— Трактор им позарез нужен, вот чего. Через пару дней вернут… — Авдеев выглянул в окно. Крестьяне продолжали тревожно смотреть на вагончик, в котором решалась их судьба. — Не успевают собрать урожай. Свекла померзнет.

— Откуда сведения, что померзнет? — спросил Векавищев.

— Оттуда… Старейшина говорит, со дня на день морозы ударят.

— Вот видишь, — промолвил Векавищев с чувством, — даже в Макеевке своя метеостанция есть, а мы до сих пор палец слюним и ветер ловим…

— Приметы, Андрей, народные приметы, — отозвался Авдеев. — Мудрость пращуров. Так трактор-то даем?

Векавищев понимал, что Авдеев спрашивает для проформы. И без того с местным населением то и дело возникают проблемы. Драки и прочие недоразумения. Обижать еще и Макеевку — верх безрассудства. Да и людей, честно говоря, жалко. Померзнет свекла, в самом деле… Весной к ним же, к макеевским, если что, на поклон придется идти — картошечки прикупить, той же свеклы.

— А как ты думал, Ильич? — пожал плечами Векавищев. — Что ж не дать трактор-то… У нас же государство кого? Рабочих и крестьян.

Авдеев многозначительно поднял палец и прибавил:

— И трудовой интеллигенции.

Он вышел из вагончика. Векавищев услышал, как Ильич громко говорит:

— Товарищи, трактор будет! Старшой разрешил! Но это в последний раз. Начальство как узнает — заругает страсть!

Его обступили, радостно гомоня. Бабка постарше кланялась. Казалось, вот-вот — и бросится ловить его руки, целовать. Сцена до смешного напоминала что-то из патриархальных времен. Иллюстрацию к классике, так нелюбимой Васей Болото. Эпоха, когда одни маялись дурью и не знали, чем себя занять, а другие были тупыми, забитыми и топили ни в чем не повинных собачек.

— Тьфу ты, — сказал Векавищев, допивая чай, — похоже, советская власть вообще прошла мимо Макеевки…

* * *

Разумеется, эта идиллическая «смычка» пролетариата с деревней не прошла мимо бдительного начальственного ока. Уже через день на столе Михеева лежало письмо, написанное на листке в клеточку, вырванном из школьной тетради. Писал человек малограмотный, к литературным упражнениям непривычный, что явствовало из неуверенного почерка и высокопарного слога.

Михеев посланию обрадовался так, словно оно было от родимой матушки на чужедальнюю сторонку. Он прочитал текст несколько раз, выучивая почти наизусть, после чего с торжеством положил «документ» на стол перед Дорошиным.

А пусть знает дорогой Макар Степанович, какую змею греет на груди! Больно уж все они сдружились — Буров, Дорошин, Векавищев этот… да и Авдеев — бывший уголовник — туда же… Пора разворошить эту тепленькую компанию. А теперь и повод появился.

— Полюбуйтесь. Макар Степанович! — сказал Михеев.

Дорошин полюбовался — но не на письмо, а на самого Михеева. Сильно не понравилось парторгу, что лицо его заместителя сияет, как медный самовар. Небольшой такой самовар, но хорошо начищенный.

— В чем дело? — спросил Дорошин неприязненно и отодвинул листок. — Прочитайте мне сами, пожалуйста, а то я… почерк плохо разбираю.

Он держался так брезгливо, что даже слепой заметил бы: прикасаться к подобному письму Дорошин считает ниже своего достоинства. Однако Михеев слишком увлекся своей ролью разоблачителя.

— Хорошо, Макар Степанович. Почерк действительно нечеткий, но, думаю, это потому, что писал человек трудовой, привыкший к тяжелым орудиям труда и не привыкший к перу и бумаге… «Буровой мастер Векавищев систематически отдает технику внаем с буровой жителям деревни Макеевка для обработки личных участков, а в уплату берет питание и самогонку», — зачитал он. — Ну, каково? Хорош передовик производства! Это же подсудное дело!

Дорошин поморщился.

— Это анонимка. Пасквиль, однозначно. Бросьте его в печку, пожалуйста.

— Нет уж. — Михеев бережно сложил и пригладил письмо. — Это документ. И я считаю, что мы обязаны реагировать на подобные сигналы.