Послевкусие - Мередит Милети Страница 40

Сквозь помехи доносится слабый голосок Хлои. Мне не нравится тот покровительственный тон, которым со мной разговаривает Фиона, но у меня нет сил спорить, и я падаю на подушку, мокрая от пота.

— И вот, — говорит она и кладет на кровать стопку журналов, поставив рядом поднос с тарелкой супа и стаканом имбирного пива. — Вдруг захотите почитать.

Кроме «Питсбург мэгэзин», в стопке лежит свежий номер «Космополитен», в котором я обнаруживаю статью о самой модной сейчас сексуальной игрушке, и журнал под названием «Чэннел», где опубликовано интервью с Чингисханом, взятое медиумом Джоном Эдвардом.

Фиона щупает мне лоб. Этот жест кажется мне и по-матерински заботливым, и каким-то робким, словно Фиона пытается со мной сблизиться, а зачем — можно только догадываться. Он вызывает во мне воспоминания о матери, которая почти не питала ко мне материнских чувств. Я смотрю в лицо Фионе: у нее добрый и мягкий взгляд, она действительно хотела утешить меня и ждет одобрения с моей стороны. Я же вместо того закрываю глаза и утыкаюсь лицом в подушку, стараясь найти местечко попрохладней, чтобы прижать к нему гудящую от боли голову.

Через несколько дней лихорадка прошла, но слабость никак не отпускает. Из-за пасмурной погоды и головных болей во мне укоренилась усталость — всеобъемлющая, раздражающая и тяжелая, словно фунтовый кекс. Сегодня я хотела сходить с Хлоей на занятия в Центр, даже оделась сама и одела ее — вплоть до зимнего комбинезона, — но меня доконали варежки. Низко склонившись над Хлоей, я старалась всунуть большие пальцы в предназначенные для них отделения и осела на пол, совершенно выбившись из сил. А вспомнив, что скоро мне придется ее раздевать, а потом через час одевать снова, я почувствовала такую усталость, что ударилась в слезы, сидя на полу в кухне.

Рут оставила мне голосовое сообщение: «Привет, Мира. Слушай, я звоню, чтобы поблагодарить за прекрасную еду. Все было так вкусно, прямо пальчики оближешь! Вы с Хлоей сегодня не пришли на занятия, и мы с Карлосом без вас скучали. Да, большая новость! Сегодня на занятие приходил мужчина. Настоящий отец, такой красавчик и без кольца, — весело добавляет Рут. — Позвони мне, и я все расскажу в подробностях. А еще лучше — приходи на следующей неделе, а то я заявлю на него права».

Я была рядом с телефоном, когда звонила Рут, но не стала брать трубку. Я снова легла в постель, чувствуя себя совершенно разбитой, хотя и поспала вместе с Хлоей. Меня совершенно не волнует, что в нашем Центре появился какой-то мужчина, я слушаю сообщение Рут, разглядываю трещину в потолке и думаю о том, что Джейк готовит сегодня на ланч.

Внезапно я сажусь на постели. Я не помню, кормила я Хлою ланчем или нет. Я смотрю на нее: она играет на коврике перед телевизором, не выказывая признаков истощения. Кормила я ее или нет? И вообще, сейчас время ланча или завтрака? Я смотрю на часы. Четверть пятого. Неужели мы с Хлоей провели в этой комнате весь день?

В тот вечер я сижу на кухне и подогреваю суп для Хлои, когда врывается Фиона.

— А ну-ка, ну-ка, что у нас есть? — говорит она, вытаскивая из сумочки маленький бумажный пакетик.

Хлоя радостно взвизгивает, когда Фиона достает из пакетика круглую печенюшку, на которой голубой глазурью нарисована улыбающаяся рожица, и протягивает ей. Не спросив меня.

— Разве в ресторанах «Ит-н-Парк» не самое лучшее печенье? Когда вы ели его в последний раз, Мира? — спрашивает Фиона, копаясь в своей сумке. — Вот, я и вам принесла, — говорит она и протягивает мне еще один пакетик. Рожица на моей печенюшке нарисована красной глазурью, явно в спешке, отчего вместо улыбки получилась кривая ухмылка.

— Я сегодня ужинала там с подругой, — говорит Фиона. — У них потрясающий закрытый пирог с курятиной.

Фиона садится за стол, и лицо Хлои озаряется радостной улыбкой, она даже на секунду забывает о своем печенье.

Фиона говорит, что раз уж она здесь, то подождет моего отца, который должен скоро приехать. Она знает, что сегодня у него занятия, и у меня складывается впечатление, что на самом деле она пришла к нам, чтобы присмотреть за мной. Как будто моя недавняя болезнь навсегда лишила меня способности ухаживать за Хлоей. Когда Фиона предлагает почитать Хлое книжку, пока я буду мыть посуду, я не отказываюсь.

— Она уснула прямо у меня на руках, лапочка. Я уложила ее в кроватку в комнате вашего папы, — докладывает Фиона, входя на кухню через некоторое время.

Я хочу сказать ей, что сама собиралась уложить Хлою, но замолкаю: нехорошо укорять того, кто только что оказал тебе услугу. Хотя еще нет девяти, я ложусь спать. А что мне еще делать?

И ничего удивительного, что я просыпаюсь в три часа ночи, одна в своей спальне на чердаке. Я лежу и думаю о Хлое: интересно, скучает она по мне так же, как я по ней, или же забывает обо мне сразу, как только я исчезаю из поля зрения? Довольно мрачная мысль, в глубине души я чувствую, что она абсолютно иррациональна, просто последние недели и даже месяцы я только и думаю вот о чем: если я внезапно исчезну, то не найдется ни одного человека, который станет меня искать или скучать по мне.

Я натягиваю на себя длинную футболку, надеваю шерстяные носки и топаю в угол, куда несколько недель назад сложила коробки с остатками своей прежней жизни, немыми свидетелями того, что когда-то я занималась важным и нужным делом. В первой коробке лежат вырезки из журналов, рецепты, копии статей из «Gourmet» о «Граппе» и больше дюжины журналов на итальянском языке с заметками и рецептами. Я собрала их, когда училась в Италии, кстати, там я познакомилась с Джейком. Я беру один журнал, начинаю его перелистывать и останавливаюсь на странице, сплошь исписанной его именем. Я швыряю журнал обратно в коробку и закрываю ее, думая о том, что нужно выбросить этот хлам, не открывая, и в то же время понимаю, что никогда этого не сделаю. Я не успокоюсь, пока не открою каждую коробку и подробнейшим образом не проверю ее содержимое — каждую статью, каждую фотографию. И даже этого мне будет мало.

Потом я вновь начинаю прокручивать в голове свое прошлое, свои мысли и чувства, и прихожу к выводу, что в моей жизни не было ничего хорошего. В результате меня охватывает смешанное чувство недоумения, восторга и тоски. За исключением нескольких коробок с книгами по кулинарии, остальные набиты примерно одним и тем же — всякой ерундой, не имеющей никакого значения. Последняя коробка засунута так глубоко под карниз, что ее почти не видно. Клейкая лента, которой она обмотана, в нескольких местах порвалась. Когда я снимаю крышку, в воздух поднимается облако пыли.

В коробке лежит потрепанная книга моей матери «Larousse Gastronomique». В детстве эта книга зачаровывала меня, в основном потому, что была написана на французском языке, которого я не знала. Помню, как мать подолгу сидела над ней, шепотом повторяя рецепты, словно заклинания, на своем прекрасном, певучем французском. Эта книга с давно истертым и во многих местах сломанным корешком — настоящий путеводитель по жизни моей матери, где между страницами вложены винные этикетки, написанные по-французски записки друзей, письма отца, любимые меню. Будучи ребенком, я часто перелистывала эту книгу, надеясь найти в ней хоть что-нибудь, что было бы связано со мной: открытку, сообщающую о моем рождении, фотографию, запись о моем первом самостоятельном обеде, — но, переехав в Питсбург, мать уже не собирала подобных сувениров.