Хроника одного падения - Марат Буланов Страница 40

— Ну что, с прибытием, Михаил Игнатьевич? — заведующий первым отделением, Вадим Геннадьевич Мыльников, улыбался. — Опять, значит, к нам! Не часто ли, — как думаете? Смотрю, пьянка для вас, стала главным содержанием жизни? Как состояние?

— Пока тошно… — Михаил, пряча глаза, пожал протянутую руку. Ему было неловко перед врачом, — небритому, опухшему, подавленному.

Опять, эта чертова, наблюдательная палата! А в отделении, — почти те же, знакомые лица. Лежат-то подолгу, из одного района, а, к примеру, такие, как Вадик Татаровский или Стас Шлёп-нога, — эти, годами живут здесь. Одного родня не забирает, а другому идти некуда, — жить попросту негде…

Сосед по койке, татарин Батыров, сам с собой о чем-то разговаривал. В коротких, чуть ниже колена, хэбэшных штанах, обросший, — взгляд безумца. Подошел к окну и долго смотрел в него, беспокойным взглядом. Потом, присел на корточки и стал что-то искать, между отделениями батареи. «Нашедши», быстро положил себе в рот, «переживал». Начал подбирать какие-то крошки с пола, — и опять в рот.

Михаил смотрел на всё это, с растущей тревогой. «А что, если такой вот придурок, ночью, возьмёт подушку, да и задушит? Были ведь случаи! А в четвертой «конюшне», где хроники лежат, тоже убийство произошло. Один доходяга-псих, воровал ночью сигареты у больных, дак Фидель, авторитет палаты, поймал его и, за пачку «Примы», так избил, что тот, через некоторое время, в реанимации помер! А Фиделя, после, отправили на «спец» — стационар для больных-убийц, который, похуже будет всякой тюрьмы! Там режим — строгач! Не то, что здесь — «ясли для детей». Не позавидуешь…».

Через неделю, Михаила перевели не в первую, «элитную» палату, как он предполагал, а как раз в четвёртую, худшую, в которой психов держали, выпуская только в туалет, покурить, да в столовую. Санитар, злющий, как собака, сидел рядом на посту, карауля двери с окошком, забранным железной решеткой.

В первую же ночь, у Михаила украли сигареты, спрятанные в подушке. «Это Обезьяна! Больше некому! Крыса! — подбежал с горящими глазами Сашка Патлусов, 18-летний психопат, отчаянный драчун и нарушитель спокойствия в палате. — Сёдне вечером, с Капризкой устроим ему хорошую жизнь!».

Обезьяна представлял собой жалкое, пускающее слюни, тут же мочащееся, даже не ходя в туалет, подобие человека, — всеми презираемое и получающее, одни подзатыльники и пинки. Он ничего не понимал, кроме элементарных инстинктов — поесть и покурить. Босиком, вечно голодный, что-то мычащий и, постоянно, ворующий у своих сопалатников. В прошлом, до болезни, был офицером милиции и, видимо, еще и поэтому заслужил ненависть окружающих, живущих по законам зоны…

Сашка с Капризкой, — тоже, молодым принудчиком-дурнем, попавшим в психушку за хулиганство и кражи, — скакали по сеткам кроватей, издавая громкое ржание. Потом, прямо по застеленным постелям, начали гоняться друг за другом. Психи их боялись: если кто «возбухнет», тут же получит по морде. Набегавшись, наоравшись, неугомонная парочка стала «вершить суд» над Обезьяной.

«Будешь еще воровать, падла?!» — Сашка, пиная Обезьяну в живот, бил кулаками по спине и лицу. Тот, согнувшись, закрыв голову руками, забился в угол. «Будешь?! Будешь?!» — Сашка вошел в злой раж, ему «помогал» Капризка. «Ну, хватит, хватит, наверное, Саша! Проучили, и хватит! — вступился Михаил. — Вас же, потом, за избиение и накажут!». Но рассвирепевшие драчуны, даже не слышали. «А-а!» — заорал Обезьяна, и, на счастье, вошел санитар Серёга, — высокий, здоровый мужик, только что заступивший на вечернюю смену.

«Ну, че вы делаете, в натуре? — Серёга был редким исключением из персонала, жалеющий психов. — Хватит, я сказал! Неужели не соображаете, что это больной человек, который ничего не понимает… И остальные, тоже хороши! — крикнул собравшейся толпе. — Над человеком издеваются, а сами молчите! Сашка, еще раз такое повторится, на пять вязок, б-дь, привяжу!».

Все разошлись. Серёга дал, плачущему Обезьяне, сигарету. Михаилу было не по себе: «Ну, дурдом! Быстрей бы, отсюда уехать! О, чертова жизнь!..».